Исцеляющая любовь

На другой день ему был доставлен экземпляр «Доктора Живаго». Задание формулировалось так: написать об образе медика в литературе, взяв за основу роман Пастернака.

— Кастельяно, я погорячился, когда взялся за это дело, — признался он в тот же вечер. — Это было самонадеянно с моей стороны.

— Перестань, Барн, насколько я могу судить, такая самонадеянность — основа всего журнала. А кроме того, я не сомневаюсь, что ты прекрасно справишься.

Он собрался попрощаться, но Лора неожиданно добавила:

— Впервые, Ливингстон!

— Ты о чем?

— Впервые мне пришлось вселять в тебя уверенность, а не наоборот.

— Ливингстон, я хочу прочесть тебе письмо, которое только что получила от Греты Андерсен.

— А можно в другой раз? Я правда не в настроении.

— Нельзя! — строго отрезала она. — Заткнись и слушай. «Дорогая Лора, надеюсь, у тебя все в порядке. Я парю в небе, как флаги в День независимости: я поборола свои фобии и стала полноценной женщиной…»

— Лора, — взмолился Барни, — неужели мне так необходимо выслушивать эти банальности?

— Слушай дальше. — Она продолжила: — «Больше того, мне наконец повезло. Это настоящая любовь. Энди говорит, у него никогда не было такой замечательной…»

— Что еще за Энди? — перебил Барни.

— Эндрю Химмерман.

— Тот самый Химмерман? Который написал эту классную книгу о становлении личности у подростков?

— Именно тот самый. Судя по всему, он поработал над «личностью» Греты. От колен и выше.

— Что? — возмутился Барни. — Это противоречит всем этическим нормам. Хотя… от истерички Греты этого следовало ожидать. Лора, ты же была на практике в психиатрическом отделении. Ты никогда не слышала о таком понятии, как перенос?[29]

— Извини меня, Барни, но это больше похоже на «перемещение». Насколько я поняла, они только что выходные вместе провели в Южной Каролине.

— И ты веришь в эти болезненные фантазии?

— Письмо написано на бумаге отеля «Хилтон».

— Значит, она туда поехала сама, чтобы пофантазировать вволю.

— Ага, а фотография их обоих на краю бассейна — тоже плод воображения?

— Так может, там какая-нибудь конференция проводилась?

— А почему они тогда держат друг друга в объятиях?

— Ничего себе! Я слыхал, такое иногда случается. То есть он не первый, кто нарушил клятву Гиппократа.

— Нет, конечно. Но он первый, кто нарушил неприкосновенность Греты, а это намного хуже.

— Кастельяно, если это правда, то Химмерман заслуживает отлучения. Но мне кажется, ты на меня кричишь, потому что хочешь на мне отыграться за поругание своей подруги.

Лора задумалась.

— Пожалуй, ты прав, Барн, — тихо сказала она.

— А Палмер все так же шляется?

— Скажем так: в данный момент он занимается промискуитетом.

— Лора, ты этого не заслужила! — мягко произнес он.

— Не обращай внимания, Барни. Я тебе позвонила, чтобы рассказать про Грету.

— Прошу прощения, но Андерсен, по-моему, в состоянии сама о себе позаботиться. Она уже взрослая девочка.

— Я тоже взрослая девочка, Барн.

— Нет, не взрослая! — с жаром воскликнул он — О тебе еще нужно заботиться.

В голосе его звучала нежность.

На том конце провода вдруг замолчали.

— Лора, все в порядке. Поплачь. Для этого и существуют друзья.

— Господи, Барни, — сказала она. — Чем я заслужила такого друга, как ты?

— Тем, что переехала в Бруклин, — бодро ответил он. — А теперь ложись спать. Завтра поговорим.

31

Психоанализ решительно отличается от всех остальных врачебных специальностей в одном отношении. Если, к примеру, будущим кардиологам не приходится для овладения специальностью ложиться на операционный стол, чтобы им вскрыли грудную клетку, психоаналитик обязан знать, что чувствует пациент, лежа на кушетке в его кабинете. И опять-таки в отличие от хирурга он будет иметь дело не со спящим под наркозом пациентом, а с активной личностью и сопереживать ей.

В лучших своих проявлениях психоанализ может считаться и самой захватывающей, и самой гуманной областью медицины. В худших — без сомнения, самой губительной.

Барни был принят кандидатом в Институт психиатрии и начал курс учебного психоанализа у его президента Фрица Баумана, всемирно известного автора глубоких статей и доктора, пользующегося уважением больных за вдумчивость и внимательность.

Но Барни быстро обнаружил, что сам по себе психоанализ — не такое уж удовольствие.

Фрейдистский анализ, втолковывал ему доктор Бауман, напоминает дуэт актеров, при этом пациент играет самого себя в разных возрастах, а врач — всех других персонажей в истории его душевного развития (или изображает их отсутствие). Анализируя воссоздаваемые эпизоды, клиент постепенно приходит к пониманию того, как события далекого прошлого повлияли на модель его поведения во всей дальнейшей жизни.

Теоретически это казалось занимательной игрой. Но очень быстро Барни стало ясно, что человек подавляет в себе те мысли и воспоминания, которые вызывают у него душевную боль. И психоанализ, проводимый в отношении даже такого уравновешенного кандидата, каким он себя считал, фактически остается операцией на мозге без участия хирурга.