Исцеляющая любовь

— В заключение, сэр, — произнес Барни, понимая, что конец испытания близок, — могу сказать, что припадки нашего пациента носят идиопатический характер.

Идиопатический. Вполне распространенный термин в медицинских кругах. Всякий врач, который не в состоянии поставить больному диагноз, прибегает к этому бесценному эпитету, в переводе с греческого означающему: «неясного происхождения». Иными словами, врач говорит сущую правду, не выдавая больному свое бессилие.

Профессор кивнул:

— Отличная презентация, Ливингстон. Глубокий семейный анализ, все дифференциалы на месте, неврологическая часть тоже на высшем уровне. Я вас поздравляю.

— Эй, а со мной-то как? — возмущенно пробасил больной. — Меня-то похвалите хоть чуточку! Ведь это я Барни все рассказал. Он только записал.

Маркс невозмутимо продолжал говорить со своим учеником:

— Скажите, а почему вы исключили височную эпилепсию?

— Видите ли, сэр, — начал Барни, судорожно роясь в памяти, — височную эпилепсию тоже можно было бы включить, если бы у больного имелись признаки дежа-вю или микропсии — классические симптомы этого заболевания.

На что светило невропатологии произнес:

— Хм…

После этого Маркс наклонился и долго и внимательно изучал лицо больного. Потом распрямился и обратился к своей свите:

— Джентльмены, если внимательно вглядеться в лицо пациента, вы заметите небольшую асимметрию. Вы также увидите, что левый глаз у него немного выше правого. Такие признаки мы относим к неврологической микросимптоматике.

На студентов это произвело должное впечатление, однако никто пока не понял, куда клонит профессор.

— А теперь я хотел бы задать мистеру Моретти несколько вопросов.

— Мне? — оживился пациент, довольный, что на него наконец обратили внимание. — Спрашивайте что хотите.

— Вы помните что-нибудь о своем рождении? — поинтересовался профессор.

— Конечно, — отозвался Моретти. — Двенадцатое февраля…

— Нет, — перебил его Маркс. — Я имею в виду обстоятельства вашего появления на свет. Не припомните, ваша мать ничего не говорила об осложнениях в родах?

Моретти на миг задумался, после чего изрек:

— Вообще-то говорила. Если я не путаю, меня щипцами тащили.

— Так я и думал, — сказал Маркс с удовлетворенной улыбкой. Он повернулся к студентам: — Роды со щипцами, лицевая асимметрия… — Он показал на левую половину головы больного. — Поскольку во время припадка он дергал головой вправо, повреждение должно быть в этом месте. Думаю, что, при всем уважении к заключению Ливингстона, мы все же имеем дело с височной эпилепсией, которую нам подтвердит электроэнцефалограмма.

После этого он обратился к своему ординатору:

— Джордж, бери дело в свои руки. Если диагноз подтвердится, начнем его лечить дилантином.

Направляясь со своей свитой к следующей неврологической загадке, профессор повернулся к Барни.

— Трудный больной. Вы прекрасно поработали. Жаль, что вы идете в психиатрию. Вам бы надо стать настоящим врачом.

Лора не могла выкинуть из головы этих детей.

Из всей практики ей больше всего запомнилась работа в детской больнице. Может, в ней говорил подспудный материнский инстинкт, но каждого ребенка, которого она осматривала, будь то жертва опасной травмы (еще бы чуть-чуть — и в глаз!), тяжелой пневмонии или страшной дорожной аварии (эта опасность носила хронический характер), она воспринимала как своего собственного.

Не было такой палаты в детской больнице, где на ее глаза не наворачивались бы слезы. Были неизлечимо больные дети — с такими заболеваниями, как муковисцидоз, гемофилия, талассемия, мышечная дистрофия и даже еще хуже. Некоторым оставалось жить считанные дни, в лучшем случае — годы. Но все эти болезни были неизлечимы.

Поначалу ей захотелось посвятить себя научным исследованиям, поиску средств от этих болезней-детоубийц. Но вскоре она поняла, что ее место рядом с несчастными детьми, даже если речь идет лишь о том, чтобы облегчить им уход из этого мира.

Впрочем, исход сражения не всегда был предопределен. Оно могло закончиться и торжеством врача, сумевшего распознать едва различимые признаки такого заболевания, как, например, галактоземия — потенциально неизлечимого, но поддающегося лечению в случае своевременной диагностики.

Но самые глубокие чувства у Лоры вызывали недоношенные дети, появившиеся на свет на двенадцать, а то и четырнадцать недель раньше срока и неспособные к самостоятельному дыханию. Они были такие невесомые и слабенькие (некоторые весили чуть больше двух фунтов), что легко синели от одного прикосновения стетоскопа.

Эти крохотные пациенты инкубатора героически сражались за каждый вздох, и битва за их жизнь могла длиться неделями. При этом считалось удачей, если удавалось спасти одного из четырех.

Барни сказал бы, что в ней говорит застарелый комплекс вины перед Исабель. Но ей на причины было плевать. Лора знала одно: делом своей жизни она хочет сделать спасение младенцев.

Поэтому она подала заявку на интернатуру в детскую больницу. И была принята.

— Лора, открой!

— Нет! Я только что с дежурства. Мне надо поспать.

Постучали сильнее и настойчивее.