После завтрака, оставив отца Игоря спорить с отцом Львом по вопросам стройки, Александр вышел из домика и увидел Алешу, старательно красившего лавку в яркий зеленый цвет.
— А что было сегодня на завтрак? — словно ни в чем не бывало спросил он, и Александр, радуясь тому, что между ними нет больше обид, оживленно принялся перечислять:
— Пирог, оставшийся после вчерашних именин регента хора, яичница, печенье, конфеты…
Он вдруг заметил, что Алеша сглотнул голодную слюну и, ругая себя за невнимательность, предложил:
— Хочешь, я принесу тебе кусок пирога?
— Нет, отец Лев может заметить. Тогда и тебе достанется! — отказался Алеша.
— Ну, тогда вот, держи! — Александр достал из кармана денежные бумажки, которые дал ему отец Игорь и отсчитал ровно половину. — Купи что-нибудь и себе на завтрак!
— Ого! Целых пятьдесят рублей! — удивился Алеша и каким-то особенным благодарным тоном сказал: — Спаси тебя Господь!
Юркнув в знакомую щель в заборе, он вскоре вернулся с пирожками, пакетом сока и стал жадно есть, благодарно поглядывая на Александра.
Чтобы не мешать голодному юноше, Александр оставил его, прошелся по тропинке.
Дошел до ворот.
И, снова бродя перед ними — теперь уже в ожидании Ирины — продолжал думать над книгой.
Его мысли прервал какой-то шум внутри церковного двора.
— Что там случилось? — спросил он у идущего оттуда сторожа.
— Да ничего особенного. Как говорится, и смех и грех! — ответил тот. — Наши отцы-священники вышли из домика и сели на лавку, которую только что покрасил Алеша. Записку-то он написать не успел! А точнее, не сумел…
— И что теперь? — ужаснулся Александр.
— Да ничего! Отец Игорь смеется. Говорит, что это — лучшее подтверждение тому, что нужно как можно быстрей заканчивать строительство воскресной школы, чтобы и Алешу заодно обучить грамоте. А отец Лев Алешку через забор воспитывает. Голос-то у него о-го-го какой, раньше ведь на стройке прорабом работал!..
Ирина — жена алтарника храма, в котором служил отец Лев — оказалась высокой, красивой женщиной, лет тридцати.
Встретившись у ворот, они направились к высотным домам, стоящим на берегу широкой реки.
Ирина украдкой зевнула и извинилась, сказав, что было трудное дежурство — ни разу не удалось даже присесть.
Александр заметил, что на ее лице не было и тени от бессонной ночи, и невольно вслух удивился этому.
— Привычка! — коротко ответила спутница и так же кратко стала говорить о Вере:
— Рак легких. 24 химии. Последняя стадия. Вернее, самая последняя. Держится только на своем упрямом желании жить. И все равно осталось уже не больше двух недель…
— Как жалко! — невольно вырвалось у Александра. — И неужели нельзя ничего сделать в таких случаях?
— Ну почему? Бывают, конечно, самые настоящие чудеса. Так называемые в медицинской литературе случаи самопроизвольного исцеления. Только у нас в храме несколько наших бывших пациентов, которых считали безнадежными. Та же Галина Степановна, например…
— Галина Степановна?! — изумился Александр.
— Да, у нее тоже была последняя стадия, причем удалили желудок и выписали домой — умирать. Но она всерьез обратилась к Богу и вот уже десять лет живет теперь только Им и делами нашего храма.
— Так может, и с Верой так будет?
— С Верой сложнее… — вздохнула Ирина. — Ее уже давно отказываются принимать к нам в клинику. Так она берет тогда табуретку, заказывает такси, и приезжает.
— Табуретка-то зачем? — не понял Александр.