Исцеление Вечностью

— Я все умею! И могла бы быть тебе образцовой женой. И настоящей помощницей, а не помещницей… — Татьяна взглянула на подрясник, который был на Александре и, разом перестав шутить, серьезно сказала: — Но коль мы договорились, что у нас чисто рабочие отношения, то больше не скажу ни слова о личном. Поверь, я и это тоже умею! Да и Верочка не позволит! — набожно перекрестившись, добавила она. — Я ведь ее, как бы это тебе сказать, чувствую!

— Ну тогда давай, начинай!

Татьяна, сбросив с себя плащ, немедленно принялась за работу. И это было совсем другое дело!

Шрифты заголовков, в отличие от напоминавших колючую проволоку шрифтов Булата, теперь были добрые, мягкие. Линейки — легкие, словно воздушные. Первая же полоса, сверстанная за день Татьяной, радовала глаз и словно дышала.

Но как она ни торопилась, а быстро работать в последующие дни никак не получалось.

То ее задерживали на работе.

То со здоровьем были какие-то неполадки.

Словом, хоть дело и сдвинулось с мертвой точки, но тоже не так быстро, как бы того хотелось…

Наконец, в редакции появился Булат.

Увидев вместо своего компьютера новый, он недоуменно оглянулся:

— А где…

— Ваш рок-компьютер? На складе, за ненадобностью! — с чудовищной вежливостью ответил ему Александр. — И верстальщик у нас теперь новый есть. Так что в ваших услугах мы больше не нуждаемся!

Он с удовольствием посмотрел, с каким видом встретил такие новости Булат и, словно ненароком, спросил:

— Ну и как рыбалка?

— Какая еще рыбалка? — не понял Булат.

— Ну тогда, в выходной, когда я целых пять часов даром вас ждал на заводе?

— А-а, — нисколько не смутившись, вспомнил Булат. — Хорошая была рыбалка. Как раз стерлядка пошла.

— Странно, — удивился Александр. — А я думал, что вы только пираний ловите!

Он хотел добавить «и питаетесь ими, коль сочиняете такое потом», но вовремя сдержал свой иногда очень уж острый язык.

Да лицо Булата и без того пошло багровыми пятнами.

Он открыл рот, хотел что-то сказать, но не смог. И так — молча вышел из редакции православной газеты.

И было видно, что — навсегда!

2

— Все пропало! Потеряли! Упустили! — обхватив голову руками, простонал Альбин.

— Погоди, рано еще отчаиваться! — попытался успокоить его Клодий. — Будем надеяться, что они сумеют его догнать. Я выкуплю тебя, свитки, и ты передашь их по назначению!

Но Альбин был безутешен:

— А если он сумеет от них ускользнуть? Что нам тогда делать?!

— Что? — задумался Клодий и вдруг, просветлев лицом, окликнул: — Эй, Грифон! А ну подойти ко мне!

Несмотря на то, что главарь разбойников даровал ему свободу, Грифон неверными шагами подошел к Клодию и спросил:

— Да, господин?

— Скажи… Ты, кажется, говорил, что с первого раза можешь запомнить любую книгу. А эти… ты тоже запомнил?

— Да, господин!

— Что толку? — не унимался, потеряв свою обычную невозмутимость, Альбин. — Одно дело пересказать, и совсем другое переписать — без единой ошибки! Ведь в конце Апокалипсиса ясно сказано, что ожидает всякого, слышащего пророчества сей книги, если он хоть что-нибудь в ней изменит…

Грифон сощурился, словно видел перед собой строки на папирусе, и уверенно сказал:

— Точнее сказано вот как: «Если кто приложит что к ним, на того наложит Бог язвы, о которых написано в книге сей; и если кто отнимет что от слов книги и пророчества сего, у того отнимет Бог участие в книге жизни и в святом граде и в том, что написано в книге сей».

— Отлично, Грифон! — похвалил Клодий и твердым тоном пообещал: — Если ты перепишешь Апокалипсис так, что в нем не будет ни единой ошибки, то я, так уж и быть, отпущу тебя на свободу.