Исцеление в Елабуге

Капитан Хадерман в своей брошюре затрагивал не только военные и экономические аспекты войны. Он разоблачал фашизм с его теорией завоевания «жизненного пространства», с его «новым порядком» в Европе. А с какой уничтожающей критикой писал Хадерман о приходе фашистов к власти в 1933 году, о их программе «воспитания» молодежи и об этой войне, особенно о зверствах, совершенных гитлеровцами в Польше и в Советском Союзе! Не умолчал автор и о разгоне фашистами профсоюзов и политических партий, о применении силы против христианской церкви…

В своих размышлениях я прежде всего возмущался жестокостью и беззастенчивостью гитлеровской политики. В брошюре же приводились и такие примеры, на которые прежде я смотрел совершенно другими глазами. И я был полностью согласен с Хадерманом, когда он спрашивал:

«Разве могли бы в сегодняшней Германии существовать величайшие умы? Такие, как Лессинг, который всю свою жизнь был сторонником гуманизма и борцом за свободу совести? Или Гердер, который научил нас прислушиваться к голосу других народов? Или Шиллер – этот певец свободы? Или Гете, выступавший за всестороннее образование? А такие мыслители с мировым именем, как Лейбниц, Кант?»

Ясно как день, что сегодняшняя официальная Германия чужда для этих величайших умов.

«Настоящее лицо Германии скрыто, заграница видит лишь искаженную душу немецкого народа. Немецкий дух задавлен, восторжествовала грубая сила!»

Это мог сказать только немец! Такой стиль, такое знание предмета!

Капитан говорил правду. Он за целый год предугадал ход событий.

Правда, я и сам еще задолго до Сталинградской битвы уже понял, что приход нацистов к власти несовместим с немецкой культурой. То немногое, что я знал о преследовании евреев, уже достаточно красноречиво свидетельствовало об этом. Кое-что о стерилизации и борьбе за чистоту расы я слышал от знакомых врачей еще в Шварцвальде, когда работал в детском санатории. Помню, меня очень обеспокоили эти ужасы, однако никаких выводов для себя я не сделал. Настроение было ужасное, временами даже хотелось покончить с собой, однако до этого дело не дошло.

Так неужели и теперь я буду непоследователен? Неужели я испугался того, что кто-то назвал меня предателем и изменником?

Д-р Хадерман дал мне ясный ответ:

«Предательство совершает тот, кто ради собственной выгоды причиняет вред своей родине. Оставим личные беды себе, чтобы спасти отечество! Мы не предатели, а спасители отечества. Так пусть же каждый из нас станет активным в защите истинных интересов отечества!»

В этой брошюре немец откровенно высказался относительно того, как следует понимать ответственность отдельной личности перед своим народом.

«Сегодня мы, немцы, являемся насильниками и разрушителями. И сегодня мы преклоняемся перед теми же идолами, что и в годы первой мировой войны, – перед деньгами, властью и насилием.

Или мы будем катиться назад, или же обретем себя и возродим лучшие немецкие традиции!

Немецкий народ должен решить, по какому пути он пойдет!

Близится час, который решит его судьбу.

И перед вами, господа, стоит тот же выбор!

Не ошибитесь в выборе правильного пути!»

Написанное капитаном кровно затрагивало мои интересы. Я понимал, что сам стою перед выбором.

И нужно сделать правильный выбор!

А это значит подняться против Гитлера, который обманул весь немецкий народ.

Я содрогался при мысли о злодеяниях гитлеровской Германии. В то же время меня пугало решение открыто выступить против власть имущих, стать мятежником, противником Гитлера, за которым еще шли миллионы ослепленных им сторонников – как на фронте, так и в тылу.

Эта тоненькая брошюра ввергла меня в пучину новых мучительных сомнений, но это был еще один шаг на пути к истине…

***

Капитан д-р Хадерман выступал как антифашист, хотя в брошюре на сорок страниц лишь один раз встречается это слово. Хадерман совсем не употреблял слов «фашист» и «фашизм», он заменял их словами «национал-социалист» и «национал-социализм». И это казалось мне более правильным для Германии.

Такие понятия, как «фашист» и «антифашист», были для меня непривычны. По моим представлениям, фашизм – это Италия, Муссолини. Само это слово существовало со времен древнеримских легионеров. И я не понимал, как это понятие подходит к движению в Германии.

Хотя, собственно говоря, члены антифашистской группы знают лучше, что делают. И как-то я спросил одного из них об этом.

В правом крыле блока «А» один пленный рисовал лагерную стенную газету, выпускаемую активом группы. Между прочим, слова «стенная газета» и «актив» казались мне тоже необычными. Пленный, занимавшийся с газетой, был тоже старшим лейтенантом. На груди у него висел Железный крест, нашивка с орлом спорота. По одежде он ничем не отличался от меня.

– Скажите, пожалуйста, – обратился я к нему, – почему вы по русской моде употребляете такие слова, как «фашист» и «антифашист»? Можно по-разному относиться к Гитлеру, но ведь он – основатель национал-социализма, а не фашизма.

На меня открыто и дружелюбно смотрели голубые глаза старшего лейтенанта.