Истребители

– С Володькой Бурматовым. Кстати, он тоже в море прыгал, но жилет у него нормально сработал. В 1943 году 20-й полк, где он воевал, пошел на переформирование. А к нам перевели четырех летчиков: Бурматова, Простакова, Бойко и Горбачева. Мы так были знакомы как соседи, а тут подружились. Кстати, этот полк нам свои «яки» оставил, но всего несколько штук. Вообще же после ЛаГГ-3 мы получили подержанные и новые «Кобры». Тогда уже полк стал трехэскадрильного состава. Две эскадрильи на «Кобрах», а в третьей были «яки», «Томагавки», которые из 2-го гвардейского нам отдали. Эскадрилья была сформирована из этих остатков. Они летали в основном на штурмовки и бомбометание. Возглавлял эту эскадрилью Бойко, а вот остальных трех летчиков, что я перечислил, направили к нам, в первую.

– Как строились взаимоотношения между летчиками ВВС и морскими летчиками?

– Нормальные, дружеские отношения. Подначек особых не было, правда, мы их называли самотопы, а они нас – кочколазы. Это еще с Японской войны пошло. Там моряков называли самотопами, а кочколазами – пехоту. Но это все в шутку.

– Общее впечатление от самолета ЛаГГ-3?

– Он немножко уступал Ме-109, но в принципе на уровне. У него был слабоват двигатель. По сравнению с «яком», конечно, был хуже. Моя первая победа была на «яке». Я сбил «Фокке-Вульф-189» 2 декабря 1942 года.

Наша группа, ведущий – командир эскадрильи Харламов, получила задание встретить группу ДБ-3Ф. Они где-то выполняли задание, но топлива на обратный кружной маршрут не хватало, и им пришлось идти напрямую, не уходя далеко в море. Пошли шестеркой. Хотя я уже был старшим летчиком, ведущим пары, но в этом вылете я шел ведомым у заместителя командира дивизии Попова. Нам сказали, что с земли будет осуществляться наведение на истребители противника, если они будут идти на перехват бомберов. Над Рыбачьим был тонкий слой облачности с разрывами тысячи на 2–2,5. Мы идем, смотрим – группа «мессеров». Оказалось, что они прикрывали «Фокке-Вульф-189», который фотографировал наши объекты. Когда они обнаружили нас, этот «Фокке-Вульф» резко пошел на пикирование, чтобы удрать домой. Истребители немцев, как и наша группа, оказались выше облачности и потеряли его. Я это дело заметил и за ним. Потому что все время говорили: когда же собьют этот «Фокке-Вульф-189»! Думаю, не уйдешь! Наша группа осталась с «мессерами». Но те, видимо, забеспокоились, что потеряли «раму», и бой не состоялся. Они как-то разошлись. На самом выводе, перед землей, я оказался точно сзади. Нажал на все гашетки. Он перед моим носом воткнулся в землю и стал кувыркаться. Один из трех членов экипажа остался жив и попал в плен. Фамилия у него была Петерсен, начальник разведки Северного флота у немцев, доктор юридических наук. Потом его к нам привезли, и мы в землянке с ним беседовали. Собрали летчиков. Потом выводят этого фрица. Ему дали стул. Начали допрашивать с переводчиком. Уже не помню, какие там вопросы задавали, но он сразу отказался отвечать на вопросы, связанные с военной тайной. Единственное, его спросили: «Хочешь посмотреть летчика, который тебя сбил?» – «Хочу». Комиссар Мещеряков, рядом с которым я сидел, встал, на меня показывает. Он подошел ко мне, подал руку. А я ему не подал руки. Говорю: «Врагам руку не подаю». Он обиделся, сразу отошел на свое место.

– Какое он на вас впечатление произвел?

– Впечатление – настоящий фашист. Ему было лет пятьдесят. Рыжеватая бородка, он был небрит, на щеке шрам. Мы у него спросили, откуда шрам. Он говорит – это почетный шрам. Говорили, что его расстреляли, потому что он не хотел ничего рассказывать. Это был первый немец, которого я видел.

– Какое у вас лично отношение к ним было?

– Немцы – враги нашего советского народа. Ничего эта встреча в моем отношении к ним не изменила.

– Это была ваша первая победа. Какое было ощущение?

– Радость и гордость. Я почувствовал, что могу что-то делать. Такого ощущения, что там люди, не было. Если будут такие настроения, то воевать нельзя, будешь жалеть. Желание было еще раз сбить.

– После первой победы вы обрели уверенность?

– Да. Почувствовал, что они горят. Их не только кто-то может сбивать, но и я тоже.

– Как вы лично воспринимали войну?

– Как боец. По-другому никак.

– В то время хотелось перенять что-то из немецкого опыта?

– На Севере мы стали применять полеты парами. Это у них переняли. Правда, когда мы прилетели, 2-й гвардейский к этому времени уже летал парами. Регулярно нам давали разведсводки о противнике. Говорили, какие летчики у немцев, какие у них наклонности. Кроме того, разбор полетов в полку проводился после каждого боя. Был и обмен опытом между полками.