Истребители

В иные моменты этого разбора, когда предмет изложения становился предельно ясным, начинало казаться, что отныне я буду действовать в воздухе совершенно так же, как этот крепкий, коренастый человек с его быстрым, цепким взглядом. Во мне поднималось нетерпение: пусть-ка зажмет меня у земли И-97, теперь я не так себя буду вести, как сегодня утром.

Да, советы Кравченко падали на благодатную почву. И когда разбор закончился, командир полка с легкостью, неожиданной для его грузноватого тела, занял свое место в кабине И-16 и ушел в небо красивым, стремительным почерком, я очень остро почувствовал, как велика дистанция между опытом, которым владеет он, и тем, что успел усвоить я.

4

Новый аэродром всегда выглядит необжитым, как квартира, в которую только что въехали. Сравниваешь его с покинутым полем — все здесь не так: и дальние подступы, и ближние строения, и вид стоянки, и рабочее место техника.

Аэродром, на который перелетала эскадрилья, хотя ничем и не отличался от прежнего, все то же — голая степь, бескрайнее небо, но чувствовали мы себя на новом месте как-то скованно, непривычно…

Трубаченко, стоя возле своей машины и волнуясь за каждую посадку, не сводил глаз с истребителей, проносящихся над землей. К нему подходили летчики, уже зарулившие свои самолеты.

— Ну, теперь мы можем делать не три захода при штурмовке, а пять, — заметил Арсенин, — линия фронта совсем близко.

— Так тебе японцы и позволят висеть над ними! Они еще вчера подсели чуть не к самой линии фронта, — возразил Красноюрченко.

— О горючем в бою можно не думать — хватит! — вставил Солянкин. — Только бы они нас здесь не засекли…

— Куда тянешь?! — во весь голос закричал командир эскадрильи, как будто летчик, высоко выровнявший самолет, мог его услышать. — Задержи! Задержи!!! — Видимо, в наступавших сумерках земля просматривалась плохо, летчик продолжал тянуть ручку «на себя». Самолет оказался в посадочном положении высоко от земли — вот-вот свалится на крыло…

Все в тревоге замерли. Обидно было бы, не потеряв за день ни одного самолета в боях, лишиться боевой машины на своем аэродроме. Опасность была столь велика, что мелькнула мысль о катастрофе…

Летчик, к счастью, заметил свою ошибку и резко дал газ. Мотор взревел. Тысяча лошадиных сил подхватила самолет, и он, покачиваясь с крыла на крыло, как бы нехотя увеличивая скорость, полез вверх… ушел на второй круг.

Вырвался общий вздох облегчения.

Кто-то проговорил:

— Нужно бы пораньше сюда подскочить.

— Рискованно! — отрезал Трубаченко. — Японцы могли обнаружить посадку, а утром штурмануть.

Мы не спуская глаз следили за виновником происшествия. Как-то он сядет? Ведь сумерки стали еще гуще, тьма спускается на землю. Разговоры прекратились. Даже шоферы бензозаправщиков и те выскочили из машин…

— Да он же решил просто пошутить! — воскликнул Красноюрченко, когда самолет отлично приземлился.

— Правильно! — поддержали другие.

— Ну, теперь на ужин. И спать, — сказал Трубаченко.

Полуторка тронулась.

По пути мы захватили только что приземлившегося летчика. Никто не сказал ему ни слова упрека. Усталый, он был обескуражен своей оплошностью, молчал. Восемь вылетов в день — это почти в три раза больше нагрузки, которую, как считается, может выдерживать летчик. Но никто из нас не хотел показать, что он менее вынослив, чем товарищ.

Машина доставила нас прямо к цистерне с водой, занимавшей среди юрт самое видное место.

— Братцы славяне, в атаку! — прогремел Красноюрченко.

Кузов полуторки разом опустел.

— Комиссар! Давай из шланга! — сказал Трубаченко, сбрасывая гимнастерку.

Я взялся за шланг.

— Ух, хорошо! — крякал он, шлепая ладонями свое не тронутое загаром тело.

— Жору, братцы, треба почище вымыть, — сострил кто-то насчет Солянкина, которого сегодня в полете с ног до головы обдало маслом, так как был поврежден мотор.

— Масляный-то он еще свободней подкатится к Гале. Только сумеет ли поцеловать без подставки?..

— Маленькая мышка всегда с большой копной дружит!

— А копна с мышкой?

— Да и не было еще в жизни случая, чтобы раздавила! — под одобрительный смех закончил Красноюрченко.

…Окатившись свежей водой, мы словно смыли с себя всю дневную усталость, почувствовали сразу прилив свежих сил. Нервы успокоились, и каждый был рад любому веселому слову.

Утренней подавленности как не бывало. Трудности предстоящей борьбы не страшили, и, довольные сегодняшним успехом, мы теперь еще больше уверовали, что сил разгромить японцев у нас хватит.

Усердно вытирая могучую грудь полотенцем, Арсении проговорил:

— Сейчас бы перед ужином по чарочке… С устатку…

— Да, все стали плохо есть, — отозвался Красноюрченко. — Жара и полеты сказываются. Вот и сейчас только чайку хочется… А выпили бы — и поели.

— Бедняга Иван Иванович, отощал! Я смотрю, утром новую дырку в ремне пробивает — на старой уже не сходится…

— Ты, Солянкин, молчал бы. Нам аппетит никто не нагоняет.

5