Истребители

— Вы там, у начальства, не узнали результата вчерашних боев?

— Семь японцев сбили, столько же потеряли. Так что их налет на наши аэродромы дешево им не обошелся. Но они наверняка попытаются еще устроить налет…

— Летчикам очень важно знать, что японцы замышляют вообще? В штабе об этом говорили?

— Нет. Предупредили, что нужно быть постоянно в повышенной готовности.

— А на земле сейчас какая обстановка?

— Я об этом не спрашивал: неудобно как-то лезть к начальству с расспросами. Наземных боев пока нет, как будто все тихо.

— Странное дело, почему же тогда происходят такие сильные воздушные бои? — Слова нового командира о том, что неудобно лезть к начальству с расспросами, мне не очень понравились. «А кого же можно расспрашивать?»

— А черт их знает! Нам об этом не говорят, — с раздражением сказал Трубаченко. — В мае мы тоже так: летали, дрались, потом вдруг японцы на земле перешли в наступление, а у нас и войск на границе почти не оказалось… Чем вы сейчас занимаетесь?

Я сказал, что готовлюсь к внеочередному партийному собранию, намеченному на сегодняшний вечер. Эскадрилья воюет шестой день. На фоне общих успехов нашей истребительной авиации недостатки эскадрильи сглаживаются, но мы, коммунисты, сами их прекрасно видим, понимаем и больше уже терпеть не можем.

Трубаченко решительно поддакнул.

— Когда думаете представиться личному составу? — спросил я.

— Приказ о назначении есть. Вечером прибудет командир полка, он меня всем и покажет. А пока расскажи мне о летчиках.

Но сделать этого я не успел: поступило приказание на вылет. Трубаченко, не снимавший шлема, бросился к своей машине. Знакомство с летчиками эскадрильи он начал в воздушном бою.

Баин-Цаган

1

Как ни крепок был предрассветный сон, но взволнованный голос дежурного, раздавшийся в юрте, пробудил моментально:

— Вставайте!.. Приказано всем немедленно быть на аэродроме. Японцы перешли в наступление!

— Какое наступление? Где?.. — вскинулся с постели Трубаченко.

После успешно проведенных нами воздушных боев как-то не хотелось верить, что противник наступает. Я спросил дежурного, кто ему передал сообщение. Ответ не оставлял места никаким сомнениям.

— Как погода?

— Прошел дождь. Теперь прояснилось, однако еще сыро.

В юрте света не зажигали, голоса смолкли. Одевались в темноте, на ощупь, шелестя одеждой, посапывая и покряхтывая.

Когда усаживались в кузов полуторки, кто-то оказал, глядя на полную луну, едва державшуюся над горизонтом:

— Уходит… Не хочет показывать самураям путь в Монголию.

— Светило создано для влюбленных, — философски заметил другой. — Помаячило Солянкяну с Галей, а теперь и на покой…

Раздались смешки.

— Прогрей, прогрей язык, за ночь-то остудил, — отшутился Солянкин, зябко поеживаясь.

С командного пункта Трубаченко позвонил в полк. Оттуда сообщили, что японцы пытаются прорваться к Халхин-Голу. Всю ночь шли бои. Наших от границы оттеснили, но дальнейшее продвижение противника сдерживается. Приказано с зарей дежурить в самолетах.

Все разошлись. Ожидая очередных указаний из штаба, мы с командиром прилегли на своих земляных топчанах, прикрывшись регланами.

— Василий Петрович, как ты думаешь, почему нам вчера вечером не сообщили о наступлении?

— А черт их знает, — ответил Трубаченко. — Нас и в мае плохо информировали. — Раздражаясь, он начал иронизировать, многое находя как бы излишним, неоправданным.

— Может, начальство пожелало, чтобы мы спокойно спали…

— А ведь, пожалуй, что и так, Василий Петрович. Если бы нам о наступлении объявили с вечера, мы бы так спокойно не спали…

— Смотри, какие тонкости… Грохот пушек до аэродрома не доносится, а нервы у летчиков крепкие. Дрыхли бы без задних ног, зато знали бы обстановку на земле.

— Ну, теперь мы знаем, — сказал я как можно беспечнее. — Давай соснем немного, время есть…

Трубаченко лежал, закинув руки за голову, лицо его было сосредоточенным.

— Не могу, — вдруг улыбнулся он и поднялся, скинув реглан. — Думаю.

— О чем Чапай думает?

— Что день грядущий нам готовит… Не зря самураи устроили себе передышку. Готовились, конечно. Наши, должно быть, тоже не зевали. Вчера я видел, как неподалеку от аэродрома сосредоточивались танки…

В тревожном ожидании и разговорах о фронтовых делах прошел рассвет. Когда взошло солнце, раздался телефонный звонок из штаба полка:

— Японцы переправляются через Халхин-Гол и занимают гору Баин-Цаган. Срочно вылетайте на штурмовку.

Трубаченко вытащил из-за голенища полетную карту и, отыскав надпись «г. Баин-Цаган», стал делать пометки. Гора Баин-Цаган находилась от маньчжурской границы километрах в пятнадцати и господствовала над местностью. Монгольская равнина просматривалась с нее на много десятков километров.

— Ох ты, черт побери, куда они мотанули! — удивился Трубаченко.

— По-моему, в том районе не было наших войск, — сказал я.

— И мне не доводилось ничего увидеть, — подтвердил командир, отдавая распоряжение о немедленном сборе командиров звеньев и тут же обрушиваясь на старшего техника эскадрильи Табелова, просунувшего свою голову в палатку: