Истребитель

Но подобные решения отменялись с той же внезапностью, с какой принимались: вмешался третий отдел и сказал — ты что! ты что! Если это попадет в руки к вероятному противнику, каковую возможность нельзя не учитывать в принципе, а особенно при всеобщем и поголовном испанском разгвоздяйстве, рассекречена будет наиболее серьезная разработка, над которой в общей сложности пять лет гробятся лучшие силы. И хотя Огольцову страстно хотелось увидеть «флейту» в действии, а решающий перелом в Испании давно назрел, — потому что итальянская бригада, например, невзирая на все усилия товарища Альфредо, он же Пальмиро, проголосовала за отъезд, иначе всех так и перебьют, — складывалось впечатление, что в победе испанцев над испанцами на отдельных этажах не очень уж и заинтересованы. В конце концов, сказал вернувшийся оттуда Ломов, еще неизвестно, кого там больше — анархистов или троцкистов; те и другие воевать не умеют, а нашими руками жар загребать — извините. О том, что воевать действительно не умеют и пополнение никуда не годится, говорили решительно все, включая Теруэля, он же Мигель, он же тс-с... Но хотя И-15 отправились туда без пусковых установок, Петров был уже включен в списки и поехал на войну.

Поле он сказал, конечно, что летит в командировку, и ждал, что она не поверит, подумает — решил соскочить. Меня три месяца не будет, сказал он, за эти три месяца она, ты понимаешь, дозреет, — имел в виду Таню, — я вернусь и тогда сразу... Толя, сказала Степанова, делай все, как тебе нужно. Я знаю, ты плохо не сделаешь. Если ты сейчас едешь, то это так и правильно. Ты помни, что я тебя буду ждать, — я и Жанна.

Жанной звали дочь, и как-то она никогда прежде так ее не называла в разговоре: дочь и дочь. Жанна была уже большая, пять лет. Петров ужасно стыдился. Но в двадцать пять лет иногда кажется, что все как-то рассосется, решится, — и оно действительно решилось, но кто же мог предвидеть?

Он отправился туда под именем Теодора Маттео, моряка с торгового судна Gordo,что в переводе означает «толстяк», но звучит гордо. Петрова в его тоске развлекала вся эта игра. Тоска была тем сильней, что Таня его даже не проводила, — она не могла поехать в Севастополь, была занята в спектаклях, а он никак не мог ей сказать, что едет совсем не на испытания гидроплана и, может, не вернется.

Документы Петрову были сделаны превосходные, не подкопаешься. Из Севастополя они за две недели пришли в Картахену и вскоре отправились на аэродром под Мадридом. Для Петрова, как и для остальных десяти пилотов, это была первая заграница, они с наслаждением принюхивались ко всему и обменивались сигаретами с двумя австрийцами и тремя американцами. Земля тут была сухая и почему-то оранжевая, листва у деревьев серая, женщины маленькие и вспыльчивые. Разрешались выходы в город, боевая работа сводилась к тренировкам, собственно боями не пахло. Петрова берегли, заставляли обучать испанцев управлению истребителями, до боя не допускали, а всего грустней, что не было никакой возможности писать письма. Секретная миссия, ты что. Секретность эта раздражала Петрова, того гляди не успеешь попрощаться не то что с Полиной, а даже с матерью, да и Таню ему было теперь скорее жалко. Она ничего не понимала ни в себе, ни вокруг. Все это вместе, плюс растущее напряжение, плюс разговоры о том, что фашисты совсем обнаглели и летают над аэродромом как у себя дома, — что, подумал он, соответствует действительности, это они тут непонятно кто, — привело к тому, что Петров вляпался в свою первую победу, которая чуть не стоила ему жизни, могла обернуться отправкой на родину, но иногда Бог любит сумасшедших. Locaи стало его кличкой, которой он, не особенно таясь, гордился.