Истребитель

И едва он перевел дух, как прибрежные заросли ивняка шевельнулись, и на дорогу вывалилась целая ватага мужиков. То, что выряженные в разномастное рванье незнакомцы — местные, сомнения не вызывало. Бороды, обветренные лица, а главное, немудреный сельский инвентарь, издревле имеющий двойное назначение. В руках встречающие держали кто рогатину, кто топор, или просто, увесистую оглоблю. Вид мужики имели донельзя воинственный, однако, в то же время, чуть смущенный.

Предводитель сельского ополчения шагнул вперед, строго глядя на гостя: — Откель будешь? Мил человек? — нейтральный смысл вопроса терялся в недружелюбности тона, которым это было сказано.

— Сам не знаю, — пожал плечами Павел, заинтригованный изгибом сюжета. — Вроде, к своим выбираюсь, — припомнил он события месячной давности. — А вы что, местные?

Мужик присмотрелся к фигуре путника: — Без оружья? В наших местах такого давненько не встречалось. Этак-то хаживать. Сказывай живо, чейный будешь. А то ведь забьем и в речку побросаем. Раков кормить.

"Вот так сон, — чуть не рассмеялся от удовольствия Павел. — Из старой жизни вроде как". Нисколько не пугаясь угроз, он улыбнулся и дружелюбно протянул руку главарю рекрутов:

— Павел, Говоров. Воин государев, на защиту вам послан, от ворога лютого охранить, — неизвестно каким образом сложилась фраза. — "А ведь так оно и есть. Кто мы, коли не защитники родины?" — мысленно согласился он со сказанным.

— Государев? Ишь, ты, — оглянулся старший на мужичков.

— Ну да… Так тебе и верь…

— Не собьешь… — раздались голоса соратников.

Тем временем, предводитель ватаги, помедлив, вдруг опустил орудие и поклонился в пояс:

— Ефим мое имя, Староста здешний. Коль не брешешь, поклон тебе земной.

Как сказал старец, что придет один, без оружья, а назовется Павлой, так оно и есть. Войсковые-то наш край за много верст обходят. Только, ежели припасов нет, аль совсем большим гуртом. А так, что-то… — несвязно изложил свою версию появления Паши староста.

— Здорово, конечно, только извини, — развел ладони Говоров. — Речь твою понять не в силах. А вот то, что мокрый я с ног до головы. Это точно. Дай хоть обсохну, а после и поговорим, — перебил говорливого лидера древних колхозников Павел, которого хлюпающая в сапогах вода уже бросила в дрожь. Несмотря на солнце, водичка оказалась совсем нетеплой.

Мужики, словно сказанное стало неким паролем, заговорили вразнобой, но в целом весьма дружелюбно.

— Цыц, — рявкнул староста, наводя некий порядок в войске. — Не зевай, однако, по сторонам смотреть буде.

Шум стих.

— Пойдем. В доме моем обсохнешь, там и разговор будет, — непонятно закончил импровизированный воевода.

Оставив возбужденных мужиков нести охрану водных рубежей, он повел гостя в село.

Подойдя к постройкам ближе, Павел с удивлением обнаружил, что дома, хоть и построены из толстенных бревен, низки, да и окошки, больше похожие на отдушины, ничем не закрыты. А больше всего поразило его отсутствие печных труб. Да и крыши домов оказались покрыты странным зеленоватым материалом. "Так это ж мох", — понял он.

Улочка же промеж глухих заборов почти не отличалась от обычной, такие же кучи золы подле ворот, канавы для дождевой воды, куры, скребущие дорожную пыль в поисках ведомого только им пропитания, ну и, конечно, заливистый собачий лай. Разномастные барбоски, высунув морды из-за ворот, полоскали идущих по деревне со всех сил. Брехали, захлебываясь от злости и норовя погрызть дощатый край.

Избушку, в которой он имел столь интересное общение со стариком, узнал сразу. И, словно по наитию, спросил степенно вышагивающего Ефима: — А что, дед Иван живой?

Староста бросил внимательный взгляд на избу и, как ни в чем не бывало, ответил: — Живой был. Только ушел он, луны две, как ушел. Вот сказал про тебя, а на утре и пропал.

Кольнуло Павла непонятное чувство, покрутилось в мозгу да пропало. Он перевел взгляд на спутника, который уже отворил калитку.

— Проходи, гость дорогой, не побрезговай, — словно выполняя обязательный ритуал, торжественно обратился староста к Павлу.

Говоров, не зная, что и ответить, поклонился в ответ и шагнул в ограду.

Дощатый помост, крепкие сараи. Дом пятистенок. Все надежно, продумано.

"Справный хозяин", — подумал он, шагая в сенях.

В избе старосты было темно и прохладно. Низкий дощатый потолок, бревенчатые стены, стол, лавки повдоль него. Два матерых, словно церковная касса, сундука, накрытых плетеными покрывалами.

Хозяин замер на пороге и, обратясь в передний угол, где угадывались образа, размашисто перекрестился, сложив два пальца. Повинуясь уверенности в правильности действий, однако, замирая от собственной смелости, (сон-то, он сон, да как знать…), Павел осенил себя крестным знамением. Жест для советского летчика, комсомольца, совершенно немыслимый в реальной жизни, получился настолько естественным и привычным, что по спине пробежали мурашки.