Истощение времени

Тимофей был так же дорог жене, как мне и сыну. Пожалуй, её переживания сейчас были острее наших. И никакие слова были теперь не нужны.

Жена уехала на съёмки… Был тогда, по воле обстоятельств, в её распоряжении розовый «мерседес»…

49

В благодушии я задремал. Что-то полезное для семьи я должен был сегодня сделать. И сделал. Вытерпел и сделал. И ещё что-то нынче происходило и произошло. Но что? Ага! На моих глазах (но на глазах ли?) танцевал Геннадий Иванович Янаев. А потом за танцором погнался огромный кот Тимофей…

50

Мне бы ухнуть в сон, а я не мог отцепить от себя мысли о танцующем Янаеве…

Но с чего бы вдруг в моём воображении Янаев принялся именно танцевать? Не из-за того ли, что я не мог забыть командировку в Горький? Ерунда какая-то! Я помнил и о других командировках с рискованными (для меня) расследованиями «резонансных», как говорят нынче, дел, куда более важных, нежели нравы и вкусы на танцплощадках. Знания сущности Янаева, энергетических и целевых свойств его натуры у меня не было. Имелись лишь кое-какие предположения… И можно было посчитать, что танцы ничего особенного в жизни Янаева не значили. Так, какая-то сотая составляющая его личности и судьбы. А может и вовсе никакая. И «Лебединое озеро» задвигалось на экране вовсе не по его повелению. И однако… И однако в моём воображении он затанцевал. Но это же в моём воображении! В моём! Хотя, конечно, в нынешней исторической ситуации (опять задергалось во мне – полнота времени, истощённое время, худое время, исхудавшее время, черти чего!) логичнее было бы создать мне иной символ происходящего. И ставший великаном кот Тимофей в символы событий отощавшего времени никак не годился… А что годилось? Правду о том, что случилось в тёплые августовские дни и кто истинно и ради чего верховодил в те дни, я не знал (и сейчас не знаю!). Но житейский опыт подсказывал мне, что Янаев одним из верховодов и уж тем более главным верховодом пережитых нами тогда событий (может, и до сих пор ещё не пережитых) быть не мог. Не той мощи и не той хитрости натура. И у Тимофея будто не было причин злобиться на Янаева и бросаться за ним вдогонку. Тем не менее моё воображение создало символами событий танцующего Янаева. И разбушевавшегося кота Тимофея. А изменить как-либо картинки моих видений я не мог.

«А-а-а! – подумал я. – Истощённое время! Исхудавшее! Чего ожидать, коли полнота времени утеряна? Если только смут и бестолковщины? Ну, ещё и низких дум и осуществления подлых желаний».

51

Утром сын отвёз меня на дачу. Раньше было уже сообщено, что дачей наш сад-огород можно было называть лишь условно. Но в городе мне сейчас делать было нечего.

52

На крыльце кухни сидел смирный кот Тимофей, на мой пристрельный взгляд, совершенно не пострадавший в одурениях чрезвычайного положения. Бурной радости проявлено не было. Ни нами с сыном. Ни котом. Тимофей вообще не был склонен к шумным выказываниям чувств. Ну, если только позволял себе громко пожурчать, пригревшись к боку хозяйки. А в нынешнем случае – что? Ну, совершил путешествие. Благополучное. На то он и кот… Пожалуй, слишком стремительное путешествие. Ну и опять же – что? На то он и способный и решительный кот. К тому из Москвы вчера улетать надобно было, а не путешествовать. И никакой мистики. На том мысленно и сошлись. А потому и разрешили себе поворчать. Поводом для ворчаний были продукты питания. А именно мясо и рыба, лучше бы рыба хек. То есть в спешке еду коту мы не привезли. Ворчания наши были разных свойств. Тимофей опустил хвост. Ему, убеждён, было обидно и голодно. Нам с сыном было стыдно. Будто бы мы Тимофея предали. Будто бы уже и не держали в головах ни малейших надежд на встречу с бросившимся вдогонку за Янаевым котом. А ведь держали… Конечно, можно было вспомнить о суеверии, и суеверием оправдать себя… Но это сейчас ничего не меняло. Сыну требовалось сейчас же возвращаться в Москву. Соседние магазины стояли пустые. В Москве мы сунули в багажник пакет из холодильника с недельным «писательским» заказом (очередь по талонам в подвале «Диеты» на Горького). В заказе выдали (жена стояла) килограмм гречки, пачку длинных макарон, банку горбуши, банку сайры, пачку чая со слоном, кофе растворимый, бутыль подсолнечного масла и… И – самое сейчас существенное! Цыплёнок по рубль семьдесят (тоще-синеватый) и полтора килограмма грудинки с довеском (кость). Цыплёнок и грудинка должны были решить проблемы Тимофея (мне же стать основой для супов). Но ненадолго. У меня же имелись запасы риса и картошки (молодой!), а грибы в лесу не переставали расти. Грудинка и цыплёнок были явлены на глаза Тимофею. Кот свой хвост в пистолет не превратил, глядел на нас уже сидя и будто бы с удивлением.

– Да, – произнёс сын, – придётся нам с матерью завезти вам продукты хотя бы на неделю.