Историк

— Нет… Я верю в то, что мы не можем знать всего, но нам это нужно — все знать… Нам нужен кто-то, кто все знает… И я верю, что он существует — тот, кто сильнее нас… и у него до нас дело, как и у нас до него…

— Это и есть — бог…

— Тогда богом может быть и офицер, и «защитник»… Вы же сберегли наши силы, а этот «защитник» облегчил нам жизнь…

Офицер погасил глаза, темнея, отворачиваясь от сияния Хантэрхайма, лучащегося звездным светом среди бескрайних снегов…

— Нет, Ханс.

— Но как же?..

— Не верь мне, как этому «защитнику». Я не знаю… И он… Он сделан мной… И он — не знает…

— Но он так помог нам…

— Нет, я допустил… Ханс, я отключу его. Он — опасен для вас.

— Но он…

— И я опасен для вас. Мне здесь не место, Ханс. Я не могу жить так, как вы.

— Вы хоть попробуйте… Что вам терять теперь?..

— Что терять? Честь, Ханс.

— Может, вы и сделали что-то не так, но вы ведь не специально, вы ведь все исправите… Главное, что вы — постараетесь все исправить… И я, и Олаф — мы все время стараемся исправить все, что сделали не так… А мы все время что-то не так делаем… Мы столько всего друг другу прощаем, когда видим, что стремимся к осознанию и исправлению всего такого…

— Я не могу себе этого простить.

— А вы попытайтесь… Отчего же не простить себе что-то, что простят другие?..

— Нельзя прощать себя, когда другие прощают, не понимая всей вины.

— Знаете, если б мы с Олафом так совестью угрызались, она б нас давно съела…

— Тех, кто провинился сильнее других, она грызет дольше…

— Нас она только покусывает, как этот мороз…

— Я предатель… Я предал систему, предал вас…

— Но вы не предали себя… А тот, кто не предает себя — совершает ошибку, а не преступление… Вы же все с хорошими побуждениями делали — вы же считали, что поступаете так, как должно… Ведь все началось, когда вы решили сохранить мне жизнь… Вы же не знали, что обстоятельства не позволят вам вернуться в систему к сроку, заставив отречься от службы режиму… Вы не знали, что Олаф не перестанет угрожать вам, несмотря на все ваши старания… Ясно, что вы не великий воин, неподдающийся страху смерти никогда и нигде… Вы не пройдете через подземелья карателей ради служения режиму, вы не пойдете на снежного зверя ради убеждений Олафа… Но вы и не уничтожите невинного ради системы или охоты… Вы не такой герой, а — другой…

— Я вообще не герой, Ханс…

— Но вы не попрали человека в себе ради служения системе или свободе… Вы совершили подвиг, о котором не будут кричать целые армии, но о котором буду помнить я. Вы ведь из-за меня пожертвовали всем… А могли пожертвовать добротой ко мне, сохранив все блага… Вы же не раскаиваетесь в том, что не убили меня тогда, когда я скрутил вам руки…

— Нет, Ханс. Но я раскаиваюсь во всем остальном.

— А остальное — следствие этого поступка… Не корите себя за это, если не упрекаете себя в том, что сохранили мне жизнь…

— Не пытайся оправдать меня.

— Мне не надо оправдывать вас — я вас не обвиняю.

— Я так и думал, что ты все понял… Ты все понимаешь — даже то, чего не понимаю я…

— Мне же очень надо все понимать — мне же ничего не известно…

— Знания задают мыслям ход, загоняя их в заезженную колею… Из этой колеи сложно выйти — сложно посмотреть на мир незамутненным взглядом… Это привычка мыслить так, а не иначе… Это привычка, сберегающая наши силы, но туманящая наш разум… Она никогда не позволяет нам видеть ясно. Я смотрю через нее в снежное сияние глазами, открытыми для другого света и не видящими этого сияния. А Олаф смотрит через нее суженными глазами хищника, видя одну только жертву. Наши мысли закодированы только для одной стороны жизни, и нам тяжело избавиться от этих кодировок, окинув взглядом ее всю — всю жизнь.

— Но ведь вы можете…

— Я не знаю, могу или нет — эти коды пустили крепкие корни, оплетшие мой разум тюремной решеткой…

— Вы сможете, раз уж это понимаете. Вам нужно только время — так дайте его себе, потерпите уж все это как-нибудь… Я долго терпел, пока разобрался хоть как-то… хоть в чем-то… И теперь — терплю…

Фламмер вскинул на меня пламенеющие глаза, в которых отразились лучи холодного сияния Хантэрхайма… Хоть бы он справился… Хоть бы он не погасил этого упрямого огня, дающего ему силы жить — пусть и среди зверей, среди чудовищ…

Запись № 16