Историк

Я покорно склонил голову, зная, что с Олафом теперь спорить не только бессмысленно, но и просто опасно. Ветры этой вершины вышибают у него из головы все, кроме его вечной одержимости… Я знаю, что здесь мы оставим «стрелы», как прежде оставляли упряжки снежных зверей, — здесь, около расщелины, пропастью рассекающей эту скалу. Я знаю, что мы взберемся на острый пик известной одному Олафу узкой тропой, не проходимой и для снежных зверей. Я вижу, что офицера моя покорность пугает, заставляя полыхать еще сдержанным пламенем… И это пробирает меня стылой жутью — почти, как непреклонность Олафа, заведшего нас в снега выстуженных скал и не собирающегося нас вывести или хоть отпустить… Фламмер, похоже, только что осознал в полной мере мои предупреждения, не понятные и недооцененные им прежде… Фламмер смотрит на Олафа неотрывно, стараясь сообразить, что с ним происходит… А Олаф просто призвал в дух бурю, будя силу, готовясь обернуться Зверем — злом, чьего обличья офицер еще не видел… Офицер не поверил мне, что Олаф не обычный охотник, что он — оборотень… Я сокрушенно опустил глаза к мерцающему в сумерках сухому снегу, не хранящему ничьего следа… Теперь он, как впервые наблюдает его обращение… И я прихожу в ужас при мысли, что офицер дойдет до того, что Олафа, облаченного в звериные шкуры, нельзя вразумить, а можно только — убить… Теперь офицер без труда сделает это, распоряжаясь «защитником» — сильнейшим разумом и оружием… Но он еще думает, насколько Олаф необходим ему здесь — в снежной пустыне… Он еще способен думать и ждать, ступая следом за ним… А Олаф, гонимый одержимостью, как бичом, ведет нас прямо к нему — к незримому камню, очерченному подобием человека… И дух у меня перехватывает теперь не только от недостатка воздуха, ударившего нам под ребра, как только мы отключили защитные поля и сошли со «стрел»…

Офицер, видно, не привык взбираться в горы — наша затея ему встала поперек горла костью, но он еще молчит, упорно следуя за нами. Мне очень хочется, чтоб нам не пришлось подходить к невидимому троллю, чтоб тролль явился перед нами… Тогда Олаф успокоится, тогда собьется ход мыслей офицера, собирающегося пустить в ход оружие… Но он не является нам, хоть мы и подошли к нему на опасное расстояние… И я не знаю теперь от холода или от страха у меня стучат зубы… Хорошо, что мое лицо закрыто маской, — ведь на таком высоком и холодном пике никак нельзя дышать без маски…

Обдуваемый всеми ветрами и продрогший до костей, я совсем выбился из сил к тому времени, когда Олаф втянул меня на узкий уступ… Я припал к отвесной скале спиной, стараясь не смотреть вниз, но голова все равно кружится от такой высоты… Я же знаю, что это — высочайшая вершина горной гряды… И вообще — высочайшая скала…

Нет, с меня этого достаточно… И с офицера этого хватит… Мне начало казаться, что всем выходцам из тьмы, явленным перед ним разом, не испугать его так, как испугал Олаф этим походом… Офицер обжигает Олафа гневным взглядом, и ожоги эти все глубже… Но Олаф, смотрящий зверем, оковал глаза сталью — теперь облачающие его шкуры стали ему доспехом…

— Олаф, давай вернемся… Он исчез, скрылся от нас — он не откроется нам…

Но Олаф только метнул в меня молнию отрывистого взгляда, устремляя глаза ввысь, к сумрачному небу… Я только что заметил, что стемнело… что Олаф отключил затемнитель, защищающий его глаза от слепящего снега… Теперь у меня не осталось сомнений — он стал Зверем… А глаза Фламмера разгораются ярче — это видно и за его полупрозрачным затемнителем… Я обреченно склонил голову — теперь я положения не исправлю никак… Я еле плетусь за ними, и не думая стараться их остановить, только пытаясь преодолеть все, что заставляет меня дрожать — и холод, и страх… Теперь же совсем недалеко и недолго осталось идти — вернее, взбираться… Ведь Олаф и Фламмер уже стоят на обрывистом уступе, где и расположен каменный тролль…

Олаф натянул трос, и я не сорвался… Но я особо и не испугался того, что чуть не слетел, а Олаф и не заметил, что острый трос прорезал перчатки и полоснул его руку… Как только я влез на уступ, каменный тролль, вздымающийся над остриями вершины чуть поодаль, остановил на мне красные, блекло светящие, будто угли, глаза… Но меня он рассматривал недолго, переведя тяжелый взгляд на еще незнакомого ему офицера, на «защитника»…

— Вам следует уйти и не возвращаться, забыть и не вспоминать.

Мы с Олафом онемели — тролль, пригвоздивший нас к месту тускло светящими глазами, впервые открыл нам мысли… Мы и не думаем об оружии — и Олаф не думает… Какое здесь оружие, когда перед нами — каменный великан, придавивший нас жестоким взглядом и прогнавший прочь четким мысленным приказом… Тролль не стал долго ждать и исчез… Исчез и оставил нас немо смотреть на осколки замерзших вечным холодом камней…

Облегчение, хоть и с запозданием, но пришло ко мне… Олаф, хоть и не сразу, но разозлился… Но Фламмер… Он так и стоит, замерши у скалистой стены и смотря в простертое перед ним сумрачное небо… Он не горит красным огнем — он полыхает синим пламенем, сжигающим и нас, и его…