Историк

— Скорость срывает с объекта все, что к нему цепляется, Радеев…

— Пока вы особых отличий от ракет прежних пор не показали — вас так же трудно обнаружить и остановить, вы так же устремлены к цели… И преследуете вы свою цель с недосягаемой, скорее, — с непостигаемой скоростью… Только учтите, что эти ракеты с незапамятных времен сняты с вооружения из-за того, что эти технологии — устарели, Грабен… Теперь лучи летят в цель, не отклоняясь и не скрываясь… Они скоры и сильны — для нас они не отразимы из-за этой силы и не зримы из-за этой скорости…

— Однако с помощью техники мы видим и отражаем и их.

— Техника не надежна… Она опасна для нас, полагающихся не на свои силы… Прямые жесткие лучи — наше непревзойденное оружие нападения и защиты… Они всегда сражают врага, всегда проявляют правду…

— Если бы каждый пущенный нами луч поражал каждого нашего врага и проявлял правоту каждого из нас — нас бы давно не было, Радеев, — нас всех.

— Вы думаете, что сумеете ловить лучи голыми руками?..

— Нет, — только в перчатках, Радеев.

Он усмехнулся про себя, опуская тяжелеющие глаза на Гарма, легшего у его ног и сложившего перед ним рогатую голову… Радеев понял, что пес не спит, а стережет… Офицер достаточно рассеяно огляделся, видимо, еще надеясь найти человека в зоне восприятия. Но он уже не старается сосредоточиться на сигнале — никого нет, мы здесь одни… Я поймал его. Теперь при отступлении он поплатится пугающей нас всех видимостью всепроходимости и всепроницательности офицера DIS — этим туманом, напускаемым на нас всех «тенями» системы. Его оружие — морок… и теперь я обращу его оружие против него. Я вытяну из него признание его же клещами — его же мутными угрозами, его же мглистой ложью… Я запутаю его в тенях и туманах между обманом и истиной… Я заставлю его ждать нападения так долго, что нападу, когда он перестанет ждать… Я заставлю его поверить, что на его крючок попался я, тогда он попадется — на мой… Вера приходит со страхом и усталостью… А вера убьет его разум, изнеможенный ожиданием смерти моего разума… Он скажет правду, когда его разум заснет и проснутся его кошмары… Мы останемся здесь надолго — на всю эту длинную ночь, которой он никогда не забудет…

Запись № 14

Радеев сжал плечи и понуро опустился на крыло разломанной «стрелы», которой не суждено взлететь с этой свалки преданных вечному покою машин… Туман пробирает сыростью до костей не его одного, но я стараюсь не замечать этого светлого мрака, прячущего не только темное небо, но и все остальное в метре от нас… Со сломанного крыла «стрелы» он поднялся только, чтобы выдрать из промерзшей земли клочья сухого мха, и, постелив мшистый покров, уселся снова… Гарм, проводивший его долгим и тоскливым взглядом, завыл так же долго, так же тоскливо… Этот хриплый вой подхватили другие, выступившие из тумана призрачные «псы»… И я, оставив офицера ждать меня с ощетинившимся острым хребтом «волкодавом», направился к столпившейся в стороне стае… Эти «псы» мыслят на низком уровне — им неведомы тонкости управления мыслительным процессом. С мыслями они обращаются достаточно грубо, общаясь односложно и обходясь открытыми для всех каналами связи, действующей только на коротких дистанциях. Я не подпускаю их, поддерживающих связь со Шлаком, к Радееву, чтобы он не прочел их мыслей, — мыслей Шлака, переданных им для меня…

— Шлак, что-то случилось?

— Да, Грабен! Ты пропал, и я стал беспокоиться!

— Я не пропал, я просто вышел из зоны действия связи.

— И надолго ты так пропадать намерен? Я же нервничать начинаю.

— Скрепись, пока не придет Стаг.

— Стаг? Зачем Стаг?

— Жди, Шлак. Подключайся к камерам объекта, на котором находится наблюдаемый, — запоминай информацию и жди распоряжений.

— Какие камеры?

— Мне нужно видеть глазами объекта.

— Да, спутники здания насквозь не просветят и не просмотрят. Но новое подключение — серьезный шаг. Это сложно и страшно. Я и так испуган, а если еще и Стаг на меня наткнется — я не знаю, что я тогда сделаю.

— Просто поприветствуй его.

— Ты думаешь, это сработает?

— Обязательно, Шлак.

— Думаешь, уставшему и задумчивому человеку приятно повстречаться со мной ночью в пустом коридоре и получить в нагрузку мое приветствие?

— Уверен. Конец связи.

Я вернулся к Радееву, едва продравшему отекшие от сырого холода веки и выславшему мне навстречу потускневший взгляд…

— Вы не зря старое оружие помянули, Грабен… Похоже, вы решили устроить и старую войну… Сидим здесь, как в окопе…

— Вы, видимо, в окопе не сидели, если думаете, что там так тепло и сухо…

— А вы мороси не замечаете?..

— Мы ученые — мы видим большие задачи далеко впереди, не замечая близких и мелких незадач…

— Какая незадача… Но так уж повелось: ученые траншеи размечают, рабочие роют, мы — расчищаем от грязи, проводя последнюю подготовку к открытию пути нашей армии… Не то, чтобы все с нас начиналось и нами кончалось, но комья грязи тоже кому-то разгребать надо — на нас вся чистота траншей держится…

— Вы лично, Радеев, стоите на бруствере, смотря за своими подчиненными.

— А вы действительно думаете, что мое звание меня так возвышает?..