Любящему супругу хотелось, чтобы жена заговорила. Она и точно заговорила благодаря искусству лекаря и хирурга, которые подрезали ей подъязычную связку. Но, едва обретя дар речи, она принялась болтать без умолку, так что муж опять побежал к лекарю просить средства, которое заставило бы ее замолчать. Лекарь ему сказал, что в его распоряжении имеется немало средств, которые могут заставить женщину заговорить, и нет ни одного, которое заставило бы ее замолчать; единственное, дескать, средство от беспрерывной женской болтовни – это глухота мужа.
В 1584 году Гийом де Буше издал эссеистический сборник «Вечера» (1584) на нормандском диалекте. Здесь мы читаем:
Есть тысяча способов разговорить женщин, и ни одного способа заставить их замолчать.
В 1597 году французский посол в Лондоне Андре де Мессе в беседе с королевой Елизаветой I выразил восхищение ее познаниями в иностранных языках. Королева ответила:
– Нетрудно научить женщину говорить, гораздо труднее научить ее держать язык за зубами.
Этот ответ, записанный де Мюссе и опубликованный в книге Ф. К. Чемберлена «The private character of Queen Elizabeth» (1922), не слишком известен.
Зато прекрасно известна комедия Мольера, где повторена фарсовая ситуация из романа Рабле:
ЖЕРОНТ. Господи, какое словоизвержение! И никак его не остановишь.
СГАНАРЕЛЬ. Увы, это невозможно. Я могу разве что из особого уважения сделать вас глухим.
Третью строку «Эпиграммы» можно понимать двояко: «Я научила женщин писать стихи» либо «Я научила женщин выражать свои чувства». В контексте четверостишия явно подразумевается первое значение.
А вот Арсений Тарковский, похоже, имел в виду оба значения, когда, процитировав строку «Я научила женщин говорить…», заметил:
«Место было пусто с тех пор, как перестала существовать Сапфо». («Заметки к пятидесятилетию “Четок” Анны Ахматовой», 1964; опубл. в 1992 г.)
Эта оценка характерна для 1960-х годов. Ныне она кажется вовсе не очевидной; достаточно вспомнить об Эмилии Дикинсон (1830–1886) – самом читаемом в нашем веке американском поэте.
Язык дан человеку, чтобы скрывать свои мысли
Эта фраза обычно приписывается Шарлю Морису де Талейрану (1754–1838), само имя которого стало почти что синонимом слова «дипломат». Талейран возглавлял Министерство иностранных дел Франции при Директории, Наполеоне (1797–1807) и при Бурбонах (1814–1815), а при «короле-гражданине» Луи-Филиппе занимал должность посла в Лондоне (1830–1834).
Генрих Гейне приписывал эту фразу министру полиции Жозефу Фуше, добавив, что дураки «говорят много слов, дабы скрыть, что у них вовсе нет мыслей». («Идеи. Книга Le Grand» (1826), XV; перевод Н. Касаткиной.)
В «Мемуарах» экс-якобинца Бертрана Барера, опубликованных посмертно (1842), рассказан такой эпизод: в конце февраля 1808 года испанский посол Эухенио Искьердо напомнил Талейрану, что Наполеон обещал испанскому королю Карлу IV не требовать его отречения от престола. Талейран будто бы ответил:
– Язык дан человеку, чтобы скрывать свои мысли. (La parol a été donné a l’homme pour déguiser sa penseé.)
Это «перевернутая» цитата из Мольера: «Язык дан человеку, чтобы выражать свои мысли» («Брак поневоле» (1664), сцена 6). Вскоре Карл IV был фактически арестован французами и подписал отречение. В историю, рассказанную Барером, трудно поверить – хотя бы потому, что Талейран выставлен здесь весьма неискусным дипломатом.
Автором фразы называли также журналиста Шарля Жана Ареля (Harel), который в 1814–1815 гг. сотрудничал в сатирическом журнале «Желтый карлик» («Le Nain jaune»). 8 дней спустя после смерти Ареля, 24 августа 1846 года, в парижской газете «Siècle» появилась статья Шарля де Фьенна. Фьенн, со слов Ареля, утверждал, что знаменитое изречение впервые появилось в «Желтом карлике» и принадлежит Арелю.