Тем временем в Неаполе настала ночь, и на всем пространстве – от мола до квартала Маржелинна, от замка Кастель-Капуано до холма святого Эльма – полнейшая тишина пришла на смену многоголосью этого самого шумного города во Вселенной. Карл Дураццо пересек площадь Корреджие и, бросив последний мстительный взгляд на Кастель-Нуово, углубился в лабиринт темных, извилистых, перепутавшихся между собой улиц старого города. Дорога до герцогского дворца на площади Сан-Джованни-а-Маре заняла четверть часа, и за это время он несколько раз замедлял шаг, а потом ускорял его, что свидетельствовало о беспокойстве, в котором пребывал его ум. Оказавшись дома, он резким, злым голосом отдал одному из пажей свои распоряжения, сбросил ему на руки шпагу и плащ и заперся в своих покоях, даже не подумав навестить несчастную мать, которая в эту минуту плакала от одиночества и печали, упрекая сына в неблагодарности, и, по обыкновению всех матерей, чтобы с ним поквитаться, молилась за него Господу.
Герцог Дураццо какое-то время кружил по комнате, как лев в клетке, считая минуты и сгорая от нетерпения. И вот, когда он вознамерился позвать слугу и повторить приказ, два глухих удара в дверь известили его о том, что посетитель наконец явился. Карл поспешил его впустить. Посетителем этим оказался мужчина лет пятидесяти, с ног до головы одетый в черное. Он поприветствовал герцога с самым униженным почтением и аккуратно притворил за собой дверь. Карл упал в кресло и, не сводя глаз с этого человека, который застыл перед ним, глядя в пол и скрестив руки на груди с выражением глубочайшего уважения и полнейшей, слепой покорности, заговорил медленно, взвешивая каждое слово:
– Мессир Никколо ди Мелаццо, вы еще не забыли об услуге, которую я оказал вам?
Посетитель, к коему и были обращены эти слова, вздрогнул всем телом, словно услышал голос самого Сатаны, требующий отдать ему свою бессмертную душу. Он поднял испуганные глаза на собеседника и печально спросил:
– Ваша светлость, чем я заслужил такой упрек?
– Я ни в чем вас не упрекаю, господин нотариус, я всего лишь спрашиваю.
– Неужели вы, ваша светлость, хотя бы на мгновение усомнились в моей вечной признательности? Как мог я забыть ваши благодеяния? Но даже если бы я и утратил до такой степени разум и память, присутствие жены и сына ежедневно напоминает мне, что это вам мы обязаны всем – достатком, жизнью, своим добрым именем. Я совершил бесчестный поступок, – продолжал нотариус, понижая голос, – подлог… За это я мог не только поплатиться головой, но и все мое имущество было бы конфисковано, семья – разорена, единственный сын – обречен на нищету и бесчестье. Сын, которому я, злосчастный, хотел обеспечить блестящее будущее своим чудовищным преступлением. Доказательства этого преступления были в ваших руках…
– Они до сих пор у меня.
– Но вы же не погубите меня, ваша светлость, – продолжал нотариус трепеща. – Я у ваших ног! Молю, возьмите мою жизнь! Я умру в муках, не проронив ни единой жалобы, только спасите моего сына, ведь до сих пор вы так милосердно щадили его. Сжальтесь над его матерью! Сжальтесь, ваша светлость!
– Не тревожьтесь, – сказал Карл, знаком веля ему подняться, – речь не идет о вашей жизни, по меньшей мере пока… То, о чем я хочу вас попросить, куда легче и проще.
– Приказывайте, ваша светлость!
– Для начала вы составите мой брачный контракт – со всеми тонкостями, как полагается. – В шутливом тоне герцога сквозила ирония.
– Сделаю это немедленно!
– И укажете первым же пунктом, что супруга, в качестве приданого, приносит мне графство Альба и владения Грати и Джордано со всеми замками, фьефами и прилегающими землями.
– Но как же это, сударь… – Бедный нотариус совершенно растерялся.
– Для вас это представляет какие-то затруднения, мэтр Никколо?
– Упаси господи, нет! Но, ваша светлость…
– В чем дело?
– С позволения вашей светлости… дело в том, что в Неаполе только одна персона обладает приданым, о котором вы только что изволили упомянуть.
– Продолжайте…
– И персона эта, – бормотал нотариус, все больше путаясь в словах, – сестра нашей королевы!
– В текст брачного договора вы впишете имя Марии Анжуйской.
– Но разве девица, на которой ваша светлость желает жениться, не предназначена в супруги венгерскому королю или внуку короля Франции, о чем наш покойный король – вечная ему память! – упомянул в своем завещании? – робко возразил мэтр Никколо.
– Мне понятно ваше удивление, мой дорогой нотариус! Это будет вам отличным уроком: не всегда воля дядюшек совпадает с устремлениями их племянников.
– Что ж, если так обстоит дело… Смею спросить… С позволения вашей светлости… Если бы мне было позволено высказать свое мнение, я бы нижайшим образом просил вашу светлость еще раз все хорошенько обдумать, ведь речь идет о похищении несовершеннолетней…
– Мэтр Никколо, с каких это пор вы стали таким щепетильным?
Это резкое замечание сопровождал взгляд столь угрожающий, что бедный нотариус моментально поник и едва нашел в себе силы ответить:
– Через час договор будет готов.