История животных

Ничего не решает тот довод, что в древнейших списках сочинений Аристотеля (Могаих, 1951) иногда упоминается, что “История животных” состоит из девяти книг. В тех же списках, например, несомненно аристотелевский труд “О частях животных” отсутствует или количество его книг указано не такое, как во всех дошедших до нас рукописях. На медицинские темы Аристотель безусловно писал. Сам он и ряд перипатетиков (Теофраст, Менон и другие) были, в частности, и врачами. В. П. Карпов, специально изучавший стиль книги десятой, пришел к выводу о его полном соответствии стилю других произведений Аристотеля, и в особенности прочих книг “Истории животных”. Вот что Карпов пишет по этому поводу в заметках, приложенных к машинописи его перевода “Истории животных”[2]: “По общему впечатлению, стиль книги десятой ничем не отличается от стиля прочих произведений Аристотеля: он так же ясен, понятен и точен... Но для определения подлинности несравненно большее значение имеют частности и даже мелочи: выбор слов, употребление тех или иных оборотов и выражений, излюбленных автором. Здесь Аристотель чувствуется еще больше. Слова во всей X книге для него обычные, и термины те же, которые употребляются им в соответствующих по теме местах “Истории животных” и “О возникновении животных”[3]. Чрезвычайно характерно начало третьей главы: “Итак, относительно устья матки рассмотрение следует вести, исходя из того, находится ли оно в надлежащем состоянии или нет. Что же касается самой матки, то после очищения с ней должно происходить следующее”. Этот переход обращается у Аристотеля в шаблон: он десятки раз встречается в начале новых глав в “Истории животных” и всех прочих произведениях... Анализ стиля решительно свидетельствует о подлинности книги десятой, разбор ее содержания подкрепляет это предположение и превращает его в полную уверенность!” (с. 4–6 приложения к машинописи 1950).

Эти соображения выглядят достаточно убедительными. Если же согласиться с ними, то остается открытым вопрос, когда книга десятая вошла в “Историю животных”. Она имеется уже в одной из рукописей (ватиканской) “Истории”, датируемой XIV столетием; об этой рукописи упоминается в издании Пека (Peck, vol. 1, ρ. XXXIII–XXXIV). Сама же десятая книга в “Истории животных” появилась раньше. Вместе с тем обратим внимание, что в древнейших каталогах трудов Аристотеля — у Диогена Лаэртского, III в. н. э.; у Гесихия Милетского, VI в. (Могаих, 1951) — сближены как два отдельных названия “История животных” и неизвестная нам книга “О бесплодии”. Последняя вполне могла бы представлять собой то, что сейчас мы называем десятой книгой “Истории животных”. Сам факт, что у Диогена “История животных” значится “в 9 книгах”, а у Гесихия — в 10, может свидетельствовать о колебаниях уже к VI в. относительно включения десятой книги в канонический текст. Благодаря чему же она включена в этот текст? — О человеке, пишет Аристотель в § 1 книги пятой, надо будет сказать “в конце”. При наличии элементов антропоцентризма в перипатетическом подходе, элементов, которые только усилились у более поздних аристотеликов, естественным было ощущение незавершенности трактата, если бы в конце его не был поставлен раздел о человеке. Для этой цели могли использовать какой-либо из написанных самим Аристотелем раздел или очерк, непосредственно посвященный той или иной теме из “естественной истории” человека.

Картина мира и человека в “Истории животных”

Откуда могло возникнуть такое ощущение незавершенности? В какой-то мере это могло произойти под действием только что упомянутых слов о том, что человек будет рассматриваться “в конце”. Однако это “в конце” могло относиться не к книге десятой, а, например, к книге седьмой (подлинность которой, впрочем, тоже подвергалась сомнению у Ауберта и Виммера и позже), где после анализа “порождения” всех животных автор подходит и к человеку. Такое отнесение слов “в конце” к седьмой книге подтвердило бы предложенное мною ниже (см. Биологическая мысль в “Истории животных”) трехчастное разделение канонического текста. Но скорее всего дело не в словах из § 1 книги пятой, а в том, что потребность завершить всю “Историю животных” антропологическим разделом была результатом внимательного прочтения всего текста, где, как и в других трудах Аристотеля, “человеческое” служит масштабом, определяющим гармоничное, не чрезмерное ни в какую сторону и не переступающее границ функционирование любой социальной, биологической и даже физической системы.