История веры и религиозных идей. Том 2. От Гаутамы Будды до триумфа христианства

Эсхатологическое видение достигает своей вершины в диалоге «Федр»: здесь впервые участь души приведена в соответствие с движениями небесных сфер (246b и сл.). Первооснова Космоса приравнивается к первооснове души. Интересно, что в том же самом диалоге действуют два экзотических символа: мифический образ души, которая уподобляется возничему, управляющему колесницей, и образ "крыльев души". Первый встречается в «Катха-упанишаде» (1, 3, 3–6), его отличие у Платона — в том, что конями трудно править, поскольку они скачут не в лад. Что касается "крыльев души", то они "начинают расти", когда человек "созерцает красоту этого мира и обращает мысленный взор на Красоту как таковую" (249е). О росте крыльев после посвящения говорится у даосов в Китае и в тайных традициях австралийских целителей.[406] Образ связан с представлением о душе как о летучей духовной субстанции, сравнимой с птицей или с бабочкой. «Полет» символизирует постижение тайных вещей или метафизических истин.[407] Использование этого древнейшего символизма не должно удивлять. Платон "заново открывает" и развивает то, что можно было бы назвать архаической онтологией: учение об образцовых моделях, характерное для традиционной духовности, находит свое продолжение в теории Идей.

В космогоническом мифе из диалога «Тимей» разработаны некоторые мотивы «Протагора» и «Пира», однако речь идет о новом творении. Кроме того, примечательно, что именно пифагореец Тимей в этом шедевре космогонического видения Платона утверждает, будто Демиург сотворил столько же душ, сколько существует звезд ("Тимей" 41d и сл.). Впоследствии ученики Платона завершили учение об "астральном бессмертии". Итак, именно благодаря грандиозному платоновскому синтезу, включенные в него орфические и пифагорейские элементы получают самое широкое распространение. Это учение, в котором различимо также вавилонское влияние (божественность звезд), станет доминирующим, начиная с эллинистической эпох.[408]

Политическая реформа, о которой мечтал Платон, так и останется в проектах. Спустя поколение после его смерти греческие города-государства падут под победоносным напором Александра Великого. Это один из редких моментов всемирной истории, когда конец одной цивилизации почти совпадает с началом цивилизации другого, нового типа, расцвет которой приходится на эллинистическую эпоху. Знаменательно, что Орфей, Пифагор и Платон стоят у истоков вдохновения новой религиозности.

§ 184. Александр Великий и эллинистическая культура

Ко времени кончины Александра, которому не было и 33-х лет, в Вавилоне 13 июня 323 года, его царство простиралось от Египта до Пенджаба. За 12 лет и 8 месяцев своего царствования он подчинил города-государства Греции, Малой Азии и Финикии, завоевал империю Ахеменидов и победил Пора. И все же, несмотря на свой гений и полубожественный ореол (его считали сыном Зевса-Аммона), Александру довелось узнать пределы своего могущества. Армия взбунтовалась, отказавшись переправляться через реку Биас и продолжать поход на Индию, и "властелин мира" был вынужден подчиниться. Это было сильнейшим поражением и крушением его невероятного замысла — завоевать Азию вплоть до "крайнего океана". Тем не менее, когда Александр отдал приказ к отступлению, ближайшее будущее Индии, а также историческое будущее мира в целом, было уже предначертано: Азия была теперь «открыта» для средиземноморского влияния; отныне связи между Востоком и Западом никогда не будут полностью нарушены.

После выхода в свет жизнеописания, составленного Дройсеном (1833), и, в особенности, после книги Тарна (1926), многие историки выдвигали различные, даже противоположные мнения, пытаясь объяснить, какую цель преследовал Александр, когда завоевывал Азию.[409] Было бы несерьезно пытаться на нескольких страницах изложить суть спора, который длится вот уже полтора столетия. Но с какой бы точки зрения ни рассматривали ученые военные походы Александра, они соглашаются в том, что последствия этих походов были глубоки и необратимы. После Александра историческая картина мира коренным образом изменилась. Прежний политический и религиозный строй — города-государства и их культовые установления, полис "как Центр Мира" и хранилище образцовых моделей, антропология, основанная на уверенности в непреодолимой грани между греками и «варварами», весь этот строй рухнул. На смену ему постепенно пришло понятие Ойкумены, а также «космополитические» и «универсалистские» тенденции. Несмотря на разного рода сопротивление, осознание фундаментального единства человеческого рода стало неизбежным.[410]