Читаем История веры и религиозных идей. Том 2. От Гаутамы Будды до триумфа христианства полностью

Однако философия этого универсального страдания не сводится к пессимизму. Ни одно из философских или религиозных учений Индии не говорит о безысходности. Напротив, подобное откровение — страдание как закон существования — считается условием sine qua nоn освобождения, т. е., по сути, положительным качеством. Другими словами, оно напоминает и мудрецу, и аскету о единственном средстве достижения свободы и блаженства: уйти от мира, отрешиться от благ и амбиций — ото всего. Все в мире подвержено страданию; это заданная свыше космическая неизбежность. Сам факт жизни во времени, протяженность существования порождает страдание, но, в отличие от богов и животных, человеку дарована возможность преодолеть его. Вера в то, что есть средство обрести свободу, — вера, общая для всех философских и мистических течений Индии, не дает развиться отчаянию и пессимизму: бытие действительно полно превратностей, но если человек узнал пути освобождения от них, он сумеет прекратить страдание.

<p>§ 136. Способы высшего "пробуждения"</p>

"Преодолеть" страдание — вот цель всех индийских философских школ и медитативной техники. Любое знание бессмысленно, если оно не служит «спасению» человека. "Кроме этого [Вечности, пребывающей в Атмане], можно не знать ничего" ("Шветашватара-упанишада" I 12)[124].[125] Спастись означает стать сверхчеловеком. В качестве синонимов человеческой стадии Жизни индийские авторы широко используют образы порабощения, скованности, плена, забвения, опьянения, сна, невежества. И наоборот, освобождение от пут, раздирание покровов ("сорвать повязку с глаз"), пробуждение, выявление изначальной памяти и т. п. используются как символы прекращения (т. е. преодоления) человеческой стадии жизни, освобождения, свободы мокша, мукти, нирвана и др.).

В «Чханьдогья-упанишаде» (VI 14 1–2) есть притча о человеке, которого злодеи увели с повязкой на глазах далеко от жилища и бросили в безлюдном месте. Бедняга начинает кричать: "Мне завязали глаза и притащили сюда, мне завязали глаза и бросили меня здесь!" Кто-то снимает с его глаз повязку и показывает путь к родной деревне. Переходя от селения к селению и спрашивая дорогу, человек добирается до своего дома, и рассказчик заключает: тот, кого направляет опытный Учитель, сумеет сбросить повязку неведения и, в конце концов, придет к совершенству.

Пятнадцать веков спустя Шанкара (788–820?)[126] дал превосходный комментарий к этому отрывку из «Чхандогьи». Конечно, великий ведийский метафизик толкует притчу в терминах своей системы абсолютного монизма. Но его толкование не просто развивает и уточняет первоначальный смысл притчи. Важно то, пишет Шанкара, что происходит с человеком, уведенном далеко от Сущего (далеко от атмана-брахмана) и замкнутого в капкане собственного тела. Похитители — искаженные представления несчастного (о добродетелях, прегрешениях и т. п.). Повязка на глазах — его заблуждения; сам он находится в плену своих чувств к жене, сыну, другу, собственным стадам и т. п. "Я сын такого-то, я счастлив или несчастлив, умен или глуп, я благочестив и т. д. Как жить? Как изменить обстоятельства? В чем мое спасение?" Так рассуждает вконец запутавшийся человек, пока не встретит того, кто познал истинно Сущего (атмана-брахмана), свободен от рабства, счастлив и, кроме всего прочего, сострадает другим. Он наставит нашего невежду на путь познания, откроет глаза на суетность мира, и тот доселе заложник собственных заблуждений — сбросит с себя путы зависимости от мирских вещей. Так он познает свою подлинную сущность, и с этого момента он уже не беспутный скиталец, каким полагал себя прежде. Он понял: Сущее — это он сам. С его глаз спала пелена иллюзии, порожденной неведением (авидья), и он, подобно нашедшему свой дом, познавшему атмана герою притчи, полон отныне радости и умиротворения.[127]

Погрязшие в бренном существовании приравниваются в «Майтри-упанишаде» (IV 2) к тем, "кто связаны узами своих представлений о добре и зле", заключены в темницу или "опьянены вином" ("вином ошибок"), либо ослеплены тьмой (страсти), либо пали жертвой обмана или бредовых видений — потому-то они и не могут обрести "высшее состояние". «Страдание», определяющее человеческую жизнь, есть результат неведения (авидья). Как показывает прокомментированная Шанкарой притча, человек пожинает плоды этого неведения, пока однажды не поймет, что он, видимо, слишком глубоко увяз в мирской жизни. И учения санкхьи и йоги также учат: истинное Я — не от мира сего (ср. § 139).

Перейти на страницу:

Похожие книги

Еврейский мир
Еврейский мир

Эта книга по праву стала одной из наиболее популярных еврейских книг на русском языке как доступный источник основных сведений о вере и жизни евреев, который может быть использован и как учебник, и как справочное издание, и позволяет составить целостное впечатление о еврейском мире. Ее отличают, прежде всего, энциклопедичность, сжатая форма и популярность изложения.Это своего рода энциклопедия, которая содержит систематизированный свод основных знаний о еврейской религии, истории и общественной жизни с древнейших времен и до начала 1990-х гг. Она состоит из 350 статей-эссе, объединенных в 15 тематических частей, расположенных в исторической последовательности. Мир еврейской религиозной традиции представлен главами, посвященными Библии, Талмуду и другим наиболее важным источникам, этике и основам веры, еврейскому календарю, ритуалам жизненного цикла, связанным с синагогой и домом, молитвам. В издании также приводится краткое описание основных событий в истории еврейского народа от Авраама до конца XX столетия, с отдельными главами, посвященными государству Израиль, Катастрофе, жизни американских и советских евреев.Этот обширный труд принадлежит перу авторитетного в США и во всем мире ортодоксального раввина, профессора Yeshiva University Йосефа Телушкина. Хотя книга создавалась изначально как пособие для ассимилированных американских евреев, она оказалась незаменимым пособием на постсоветском пространстве, в России и странах СНГ.

Джозеф Телушкин

Культурология / Религиоведение / Образование и наука