Все надеялись, что тут же объявят поход в Петербург. С обратной дорогой и так выйдет больше чем полугодовая «прогулка». Но через неделю привезли приказ Конной гвардии занять винтер-квартиры в том же Beлиже. Снова начались для кирасир ежедневные пешие учения и один раз в неделю часовая езда сменой, а для артельщиков хлопоты с закупкой овощей, мяса или рыбы, возня с плутом смотрителем магазина. Много тревог и командирам эскадронов: если кирасиры хоть с трудом, а разместятся у обывателей, то как сберечь коней, привыкших в Петербурге к теплым конюшням? Квартирой 2-го дивизиона был назначен сам городок, и ротмистру Пилару повезло — удалось заарендовать пустовавший купеческий амбар, в котором требовалось поправить пол, сделать перегородки и кормушки, прорубить и застеклить окошки. Иванов в переписке и по хозяйству помогал вахмистру, с которым стоял вдвоем в каморке у еврея-сапожника. Хотя инструменты он привез с собой, но возиться здесь со щетками было совершенно негде, так что все лето пенял на судьбу, что ничего не зарабатывает.
Подходил к концу редкостно теплый сентябрь, когда перед строем прочли приказ о производстве трех ефрейторов в унтер-офицеры. Первым в списке стоял Иванов. В этот день после вечерней уборки коней и артельного ужина новый унтер прилег на свой топчан с приятными мыслями о прибавке жалованья, когда в каморку втиснулся Жученков, распространяя запах вина и жареного мяса.
— Вставай, Александра, надевайся почище да ступай к барону, — сказал он, садясь на свое ложе.
— Что ж там стряслось, Петр Гаврилыч? У меня и галунов еще нету, — испуганно сказал Иванов.
— Не бойся, барон знает, что тут не сряду укупишь. Хочет он тебя князю, генералу отставному, предоставить, который сына нам в юнкера привез. По-ихнему еще рано, только отобедали. Барона нашего впервой куликнувшим увидишь. Князь-то с бароновым отцом в одном полку служили, вот и хочет папашину другу угодить. Я с докладом пришел, а барон и спроси: «Кого, вахмистр, дядькой к князю молодому поставим, чтоб службу и обращение знал?» Я тебя и назови. А барон говорит: «Вот, князь, в одно слово с вахмистром», — видно, раньше тебя нахваливал… Ох, стащи сапог проклятый, Александра! Только руки, гляди, отмой да ступай скорей. Колет чистый с крестами вздень… Ну, умаялся, братец, за день с конюшней окаянной!..
Когда Иванов вошел в одну из двух комнат, что занимал барон Пилар у какого-то купца, господа сидели за накрытым столом. Барон в застегнутом на все пуговицы вицмундире и с немного сбитой прической обмахивался платком. Рядом с ним с бокалом в руке улыбался лысоватый круглолицый барин, — видно, старший князь. А за самоваром разливал чай бело-розовый, как девушка, чернобровый тонкий юноша в синем сюртучке.
— Честь имею явиться, ваше высокоблагородие, — переступив порог, доложился Иванов.
— Вот он, князь, самый тот унтер, — сказал барон чуть затрудненным языком и отнесся к Иванову: — Желаю тебе поручать молодого юнкера всему строевому и езде обучивать.
— Рад стараться, ваше высокоблагородие!
— Как тебя звать, кавалер? — спросил старый барин.
— Александр Иванов, ваше сиятельство.
— Тезка твой, — кивнул барин сыну. — А родом откуда?
— Тульской губернии, Епифанского уезда, села Козловка.
— И земляк еще! — рассмеялся князь. — Мы-то, раз Одоевские, то, знать, туляками тоже когда-то были.
— Сего унтера я рекомендую со всей душой, — сказал ротмистр. — Слышал ли, Иванов, как я тебя князьям аттестую?..
— Покорнейше благодарю, ваше высокоблагородие!
— И старайся похвалы оправдать. А пока можешь уходить.
— Позвольте мне, господин барон, его чем-нибудь угостить, — приподнялся юноша.
— Он не пьет вина вовсе, — сказал ротмистр. — Так ли я говорю, Иванов?
— Так точно, ваше высокоблагородие.
— Но можете угостить пироги. И время уже ему спать. Будешь, Иванов, субботами мне про успехи сего юнкера докладывать.
— Слушаюсь, ваше высокоблагородие!
Молодой князь стал сам увязывать в салфетку куски пирога, яблоки, конфеты. Потом, подойдя к Иванову, подал ему да еще погладил по плечу, приговаривая:
— Кушай, братец, на здоровье.
— А салфетку куда ж, ваше сиятельство? — шагнул к ним старый лакей, служивший при столе.
— Оставь, Никита, я хочу ему подарить, пусть на салфетке ест, — отмахнулся молодой князь.
— Ничего, любезный, салфетку твою завтра мой унтер в целости доставит, — сказал ротмистр.
Проходя переднюю, Иванов видел, как денщики и второй княжеский слуга расставляли в соседней комнате складные кровати, — видно, приезжие остановились у барона.
— Ну, не съели тебя? — спросил Жученков, сидевший у двери их домишка, покуривая трубку.
— Такие князья добрые, что не видывал, — ответил Иванов. — Гостинцев молодой надавал. Угощайся, Петр Гаврилыч.
— Ешь сам, братец, меня там таково славно употчевали, что ничего не хочу. Разве вот яблоко схрупать? Да конфетину возьму, мальчонке хозяйскому завтра дать.
Скоро они лежали на топчанах, и Иванов чувствовал давно не испытанную славную тяжесть в желудке — все убрал, что принес.