История смерти. Как мы боремся и принимаем

Несмотря на то что Зорин говорит главным образом об обиде, его наблюдения применимы и к ситуации горевания: каждый теперь может обидеться на недостаточное или неправильное выражение горя и даже пробовать искать этой ситуации. Эту мысль подтверждает и американский антрополог Кэтрин Вердери: анализируя ритуалы перезахоронения в постсоветских странах, она отмечает, что скорбь и горе становятся необычайно важными компонентами социальных эмоций, потому что позволяют отделить своих от чужих. В этом плане горе позволяет реконструировать свою и групповую идентичность, ярче проявить ее, сплотиться путем столкновения с чужаками. Так, в случае с пожаром в ТЦ «Зимняя вишня» некоторые государственные каналы использовали трагедию, чтобы обвинить пользователей украинских соцсетей в глумлении над россиянами и их горем. А на телеканале «Царьград ТВ» даже вышел репортаж «Что людям горе, то нелюдям радость: Реакция украинских соцсетей на трагедию в Кемерове».

***

Вспоминая десятилетнего себя, зарыдавшего на поминках отца, чтобы не чувствовать себя неуместно, я понимаю, насколько точно и быстро ухватил контекст горевания ускользающей традиционной культуры, в которой плакать было важно, чтобы соответствовать всем нормам приличия. Платоновская старуха Игнатьевна убеждала Митревну «немножко поплакать», потому что так полагалось, а не потому что эмоция была вызвана внутренним желанием. Очевидно, что в современном мире горе приобретает совершенно иные функции. Оно становится важной частью само-и публичной репрезентации, способом обозначить свою субъектность, мощным инструментом социального и политического высказывания, которое направлено не на аскетичное внутреннее переживание, а на всеобщую демонстрацию.

Глава II Право на смерть и обязанность жить: история эвтаназии

В 2015 году рунет всколыхнула новость: генерал-лейтенант ВВС России Анатолий Кудрявцев покончил с собой, не выдержав сильнейших болей в желудке. У него был рак в последней стадии. Годом ранее суицид совершили несколько отставных генералов: в июне 2014-го из-за депрессии, вызванной тяжелым заболеванием, застрелился бывший генерал-майор ГРУ Виктор Гудков, а за три месяца до этого с собой покончил болевший раком экс-генерал-майор Борис Саплин. В феврале 2014 года из наградного пистолета застрелился контр-адмирал запаса Вячеслав Апанасенко — у мужчины была терминальная стадия рака поджелудочной, и он тоже не выдержал болей.

Некоторые не могут уйти сами и умоляют других помочь им совершить последний шаг. Вот еще несколько случаев, о которых я узнал из новостей. 56-летний профессор московского вуза Владимир Ольховский задушил родную мать: у 78-летней пенсионерки был рак пищевода в последней стадии. «Она так кричала и так просила ее убить, что я не выдержал и согласился», — рассказывал Владимир в суде. Врачи подтвердили: жить его матери оставалось буквально несколько дней. Суд приговорил профессора к девяти годам заключения.

Ударом молотка по голове убил свою 93-летнюю мать москвич Юрий Киселецкий. Женщина была лежачей больной и умоляла всех друзей и близких дать ей смертельную дозу таблеток, но на убийство решился только родной сын. До суда Юрий не дожил — покончил с собой в изоляторе временного содержания.