История славянских терминов родства и некоторых древнейших терминов общественного строя

Не возражая в принципе против мысли Вайана о возможности редкого развития g- перед u-[688], в ряде вопросов с ним можно не согласиться. Прежде всего невероятен вин. п. ед. ч. *manui(n) от -u-основы *топи-, и.-е. *тапи, ср. u-основу ст. — слав, сынъ, вин. п. ед.ч. сынъ *sun-m, литовск. sunu (*sanum). Далее, нет никаких следов этой предполагаемой u-основы в слав. mzь. Фактические данные говорят только о возможности существования *mongjo-, мужской основы на -о-[689]. Эта производная форма образована нанизыванием нескольких суффиксов: *man-g-io. Таким образом, мы не видим необходимости вместе с Вайаном признавать здесь органический фонетический процесс *mangu- *man^gu- *тапи уже потому, что ни *тапи-, ни *mangu- в славянском неизвестны, а развитие нашего *mangjo- из *mangu- сомнительно. Следовательно, образование *man-g-io-, слав. mzь, ст.-слав. мжь проходило главным образом морфологическим путем[690].

Мы подходим к вопросу о материальной природе этих суффиксов. Занимаясь одним из интересующих нас формантов, Ф. Мецгер[691] подчеркивает единичность индоевропейских образований с суффиксом -g-, не позволяющую применить какую-либо классификацию: слав. mzь, литовск. namiegas ‘домашний, домочадец’, литовск. sargas ‘охранник, сторож’, слав. *storzь[692]. Нельзя, однако, не отметить неполноты перечня, причем упущены слова, как раз наиболее близкие по значению к слав. mzь: литовск. mer-g-a ‘девушка’ (к греч. *- то же), др. — сканд. ekkja ‘вдова’, которое В. Краузе[693] объясняет из герм. *einkjo ‘Alleinstehende’. Герм. *ein-kjo восходит к и.-е. *ein-gja, этимологически прозрачному производному от *ein- ‘один’ (слав. inъ, лат. unus *oino-s) в соединении с теми же суффиксами, которые мы обнаруживаем в слав. mzь: *ein-g-ia (ж. р.) — *man-g-io-s (м. р.). Морфологическое тождество образований очевидно, что находит также поддержку в семантической однородности последних слов: mer-g-a ‘девушка’, *ein-gja ‘одинокая (женщина)’, *man-gjo-s ‘мужчина’. Разумеется, относительный возраст этих образований мог быть различным (*ein-gja- только в скандинавских языках, *man-gjo-s только в славянском).

Сравнение слав. mzь с названными образованиями кажется более оправданным, чем привлечение сильно затемненного образования литовск. zmogus ‘человек’.

Этим не исчерпывается круг сопоставлений слова mzь. Ср. латышск. muzs ‘век’. Это слово, в котором И. М. Эндзелин[694] видит старую основу среднего рода -iа-п, может объясняться из балтийск. *mangja-[695], формы, тождественной слав. *mongjo- в mzь, ср. и соотношение значений ‘век’: ‘мужчина, человек’, аналогичное отношению ст.-слав. вкъ ‘век, возраст’: чловкъ ‘’. Э. Леви[696] указывает на близость ст.-слав. мжь и литовск. amzis ‘lange Zeit’, др.-прусск. amsis ‘Volk’, но для него эта близость выражается только в общем окончании *-zis и в возможности взаимного влияния.

Если верно то, что сказано о латышск. muzs: слав. mzь[697], то это, возможно, дает еще одно свидетельство о конце основы слав. mzь, поскольку в таком случае наличие латышск. muzs (-iа-основа) исключает мысль А. Мейе о mzь *mon-gju-.