История с одним мальцом

Но в самый первый день, когда всего этого еще никто не знал, когда все, казалось, еще могло наладиться, мальчишки буквально рвали доски и инструменты из рук друг у друга. Бригаде, в которую я попал, поручили соорудить на берегу ручья многососковый, как назвал его наш инженер (была в отряде и такая должность), умывальник. Собственно, жестяной умывальник уже был, его только нужно было укрепить на деревянных стойках. Простая задача, и выполнить ее мы думали в момент. Но дело усложнялось тем, что никто ясно себе не представлял, какие должны быть стойки и как их делать, а если и были какие-то мнения, то они совершенно не совпадали. Потом, наконец, ребята начали суетиться вокруг этого умывальника, ужасно споря.

Бес меня попутал. Я казался себе самым умным. В принципе, плевать мне было на умывальник. Но когда я смотрел на этих кретинов, как будто сразу поглупевших от азарта, прикладывавших доски и так и этак, душа моя загорелась и я не смог удержаться. Мне казалось, я один знал правду. И я полез объяснять. Мне показалось, то, что я говорю, настолько дельно, что все сразу притихнут и станут слушать. Я почти сорвал голос, повторяя одно и то же, но меня никто не слышал. Я не знаю, почему, но еще ни разу в моей жизни спор не стихал, когда я говорил, как бы разумны мои слова ни были. Я уже охрип, пытаясь хотя бы обратить на себя внимание, но они продолжали все делать по-своему. Говорили они все примерно об одном, хотя и спорили между собой ожесточенно. Я махнул рукой и ходил между ними, засунув руки в карманы, — все равно в азарте никто не обращал на меня внимания, — смотрел на их возню и злорадно ожидал провального результата.

Но странное дело: из того, что они затевали, и впрямь стало выходить что-то дельное. Мало-помалу я приходил в некоторое смущение и оглядывался украдкой — не помнил ли тут еще кто о том, что я только что доказывал? Но никто, казалось, вообще меня не замечал. Я стал с интересом приглядываться к тому, что выходило, тоже увлекаясь идеей. Мне теперь стало казаться, что то, что у них должно вот-вот получиться, выходит у них случайно, что сами они еще не видят и не понимают, что выйдет у них хорошо а если и понимают, то не так четко, как вижу и понимаю я. Потому что это настолько умно, что не может быть, чтоб они это понимали. И я, забыв вынуть руки из карманов, перегибаясь через их спины, стал направлять их работу. А когда там случилась заминка, не хватало бруска, я чуть было не пнул одного стоявшего передо мной на корточках и медленно соображавшего что-то пацана, чтоб послать его за бруском, но прикрикнул на него все-таки, чтоб проснулся. Парень и впрямь, словно разбуженный, сорвался с места и побежал, а я в ту же минуту, как будто обжегшись обо что-то, замер, ощутив на себе чей-то взгляд. Я замер, как рыба, почувствовавшая на губе первый, слабый еще, но подлый прокол живой ткани острием крючка, замирает и боится пошевелиться дальше, предчувствуя, что теперь нужна особая осторожность, чтобы не наколоть крючок глубже. Я медленно, как бы невзначай, обернулся — ну да, так и есть, один из них стоял, выпрямившись среди общей возни, и смотрел на меня глазами, полными радостной издевки, явно ожидая, что я повернусь и посмотрю на него. Как это я до сих пор не заметил такого едкого, ехидного лица в этой серой массе? Наверняка, он и раньше был тут, просто я его не замечал. И вот мы «увидели» друг друга.

— Алло. Начальник, — сказал он негромко и с расстановкой, как будто только для нас двоих. Но вот его все почему-то услышали, подняли головы, и оказалось, что все они тоже не упустили ничего из того, что я до сих пор делал, только не отрывались до времени от работы.

Черт меня дернул влезть в это дело. Сидел бы себе тихо, и провались они все со своим многососковым умывальником. Вот дурная манера вечно высунуться!

Главное, что они пристали ко мне с этой глупой кличкой — Начальник, Начальник. А когда я попробовал огрызаться, какой-то остряк тут же переделал ее в Чайник. С ними совершенно невозможно было разговаривать по-человечески — в ответ они только скалили зубы и твердили свое: «Чайник, Чайник». На эту дурь я решил совсем не реагировать. И действительно, кличка была настолько нелепая, неподходящая ко мне, что один из моих соседей по огромной двадцатипятиместной палатке, услыхав ее, недоуменно поинтересовался:

— А чего вы его так зовете?

Ему тут же с удовольствием вполголоса якобы, но так, чтобы я слышал, все объяснили.

Самая-то дичь была в том, что я приехал сюда с одним твердым намерением — не высовываться, сидеть тихо, не привлекать к себе, по возможности, внимания, замереть и не двигаться, чтобы я всех видел, а меня не видел бы никто. И вот — с самого первого дня так влипнуть! Ну, уж дальше — дудки, решил я про себя. Чтобы я еще вылез со своим мнением! Буду делать то, что скажут, и как все. Я ходил спокойный, на провокации не поддавался, и даже кличка Чайник из-за своей крайности меня не трогала. Я лично не принимал ее на свой счет, поэтому меня очень удивляла ее стойкость и популярность.