История русской литературы XIX века. Часть 3: 1870-1890 годы

Истолкование произведений Писемского в духе позитивизма (Д. И. Писарев) или «почвенничества» (А. А. Григорьев), бесспорно, мотивировалось объективными, заложенными в его эстетике началами. Однако оценки критиков никогда не отражали их вполне, не прикреплялись к ним буквально. Резкие контрасты, проявившиеся в эстетических декларациях писателя; несовместимые, казалось бы, качества, отличающие его наиболее жизненных, достоверных героев; эклектизм социальной позиции: уже в начале творчества он словно бы «между» демократическим и реформистски-либеральным течениями (П. Г. Пустовойт); наконец, «полнейший индифферентизм» (С. А. Венгеров) политических воззрений в позднейшем творчестве, когда в одном ряду «наших снобсов» (цикл «Русские лгуны», 1865) оказались «Невинные врали…, Сентименталы и сентименталки…, Марлинщина…, Байронисты российские, тонкие эстетики…, Народолюбы…, Герценисты…, Катковисты…», – позволили говорить об очень разном, но едином Писемском. Вопрос о «цельности» его таланта возник непосредственно в связи с художественным мироощущением писателя и свойствами его натуры, но не в связи с теоретически осмысленной им концепцией или, тем более, определенной идеологией. «…Писемский тем легче сохраняет спокойствие тона, – проницательно отметил Чернышевский, – что, переселившись в эту жизнь (подразумевается крепостной быт. – Н.В.) _уне принес с собой рациональной теории о том, каким бы образом должна была устроиться жизнь людей в этой сфере. Его воззрение на этот быт не подготовлено наукою – ему известна только практика, и оц так сроднился с нею, что его чувство волнуется только уклонениями от того порядка, который считается обыкновенным в этой сфере жизни, а не самим порядком».

Эстетико-художественные представления Писемского всего нагляднее выразились в его оценках гоголевских персонажей: «…разговаривают два человека, отдаленные друг от друга столетием (Тентетников и Чичиков. – Н. В.): в одном ни воспитанием, ни жизнью никакие нравственные начала не тронуты, а в другом они уж чересчур развиты… странное явление, но в то же время поразительно верное действительности!»; «Фигура его (генерала Бетрищева. – Н.В.) до того ясна, что как будто облечена плотью»; «И не мудрено, что с такой неровностью в характере, с такими крупными, яркими противоположностями он должен был неминуемо встретить по службе множество неприятностей…»; «Несмотря на это странное соединение доброго сердца, светлого сознательного ума с распущенностью, пустой в высшей степени жизни с религиозностью, Хлобуев составляет органически цельное, поразительно живое лицо» и т. п.

«Верность действительности» – не как особая задача, а как единственно возможный способ изображения реальности – стала для Писемского главным художественным принципом, заставив поднять глубинные пласты русской национальной жизни.

Один из самых крупных исследователей Писемского, С. А. Венгеров, приходил к выводу, что никто не мог «так отчетливо представить себе и читателям психологию… житейской пошлости и обыденности», «ни у кого из русских писателей» их воспроизведение «не достигло такой рельефности и верности» [3].

Но и так называемый «провинционализм» Писемского – не однороден, противоречив, обогащен теми типическими для русской жизни чертами, которыми писатель так восхищался в «Мертвых душах» Гоголя. Родившись в усадьбе Раменье Чухломского уезда Костромской губернии – по одним сведениям 10 марта 1820, по другим – 11 марта 1821 года, Писемский был потомком старинного дворянского рода. Как писал он в автобиографии: «Один из предков моих, некто дьяк Писемский, был посылаем царем Иоанном Грозным в качестве посла в Лондон… Другой предок мой из рода Писемских пошел в монастырь и устроился быть причисленным к лику святых…». Впоследствии та ветвь, к которой принадлежал писатель, превратилась в «совершенно захудалую»: «дед мой был безграмотен, ходил в лаптях и сам пахал землю». Отец же начал службу солдатом – в войсках, отправленных на завоевание Крыма, а затем Кавказа. Уже в очень не молодом возрасте дослужившись до чина майора, возвратился на родину, в Костромскую губернию, вышел в отставку и женился. Ветеран Лихарев в пьесе «Ветеран и новобранец», полковник Вихров в имеющем автобиографические черты романе «Люди сороковых годов» (1869) и собственно «старик» Писемский в рассказе «Плотничья артель» показывают, как понимал и что особенно ценил в отце писатель: это был «человек поля, боя и нужды!».

По-другому «определял» Писемский мать, которая присоединяла к трезвости и деловитости мужа одухотворенность и чуткость «мечтательной, тонко-умной» натуры. «Итак, вот под какими влияниями рос будущий писатель-реалист, – не без иронии замечал С. А. Венгеров, – отец – кряжистый практик, мать – умная, нервная и впечатлительная, и дядя (бывший флотский офицер В. Н. Бартенев. – Н.B.) – один из лучших представителей просвещения и образования того медвежьего угла, в котором Писемскому довелось родиться» [4].