В ряде спешных совещаний с военными и морскими советниками кайзером были приняты различные меры предосторожности. Между тем, как это было ранее предусмотрено, кайзер отбыл в поездку в Норвегию. Несколько дней спустя, 17 июля, Вальдерзее, старший помощник начальника Генерального штаба, донес министру иностранных дел: «Я остаюсь здесь, готовый ко всему. Мы все подготовлены».
Этот чек на предъявителя, инкассированный канцлером и выданный с полным учетом возможных последствий, резко выделяется среди прямых причин, приведших к войне. Австрия поспешила превратить этот чек в деньги, а Чирский был рад чрезмерным рвением загладить допущенную им ошибку.
В отличие от более поздних случаев решение на этот раз было принято в спокойной, если не сказать холодной атмосфере, что придает ему особенное значение, подчеркивая волю Германии к войне. Знаменательны также заботы, предпринятые Германией и Австрией, чтобы усыпить подозрения в неминуемом выступлении. Конрад сказал на этот счет: «Надо симулировать мирные намерения».
Не давая Австрии совета держаться в рамках разумной умеренности, германское правительство, однако, позаботилось о том, чтобы на случай войны была обеспечена поддержка Италии, Болгарии, Румынии и Турции.
Италии нельзя было позволить угадать задуманное, но Австрии было предложено подумать над наградой Италии как платой за ее помощь в случае войны.
После обеспечения Германии от удара в спину, ближайшей задачей Берхтольда явилось составить такой текст ультиматума Сербии, который наверняка бы оказался неприемлем для последней. Составление ультиматума потребовало некоторого времени на раздумье, и 10 июля Берхтольд сознался Чирскому, что все еще думает над тем, «какое требование включить в ультиматум, чтобы для Сербии совершенно невозможно было его принять». Диссонансом во всем этом звучал только голос Тисы, но ему сказали, что «один лишь дипломатический успех не будет иметь никакой цены». Тиса сначала отказывался поддержать выступление Австрии, но затем резко переменил позицию, когда Берхтольд предупредил его о «военных затруднениях, которые вызовет промедление» — и подчеркнул, что «Германия не поймет, как мы могли упустить возможность использовать этот случай для нанесения удара» Сербии. «Австрия может потерять дружеское расположение Германии, если проявит здесь слабость».
Наконец текст ультиматума набросан. Прочтя его, старик-император заявил: «Россия не согласится на это. Это означает всеобщую войну…»
Отсылка ультиматума задерживается, пока не проведены различные меры, подготавливающие войну, и пока Пуанкаре, посещавший в это время царя, не отплыл из Петербурга. Русского посла в Вене заверяют в мирных намерениях Австрии, и он уезжает в отпуск. Но германским пароходным линиям послано извещение о сроке, когда будет отослана австрийская нота, с предупреждением, что они должны быть готовы к быстрому «развертыванию».
Ультиматум предъявляется сербскому правительству в 6 часов вечера 23 июля — в день, когда сербский премьер-министр отсутствует. Ультиматум требует не только прекращения всякой пропаганды против Австрии, но и признания права Австрии сменять по своему усмотрению любого сербского чиновника и взамен этого назначать в Сербии своих чиновников. Это — прямое насилие над Сербией как независимой страной. На ответ дано только 48 часов.
На следующий день германское правительство передает в Петербурге, Париже и Лондоне ноты, в которых утверждает, что требования Австрии «умеренны и правильны». Германское правительство не могло еще видеть ультиматума, когда легкомысленно заявило это — при том присовокупив угрозу, что «любое вмешательство… повлечет за собой неисчислимые последствия». В Лондоне нота вызвала изумление, в России — ярое негодование.
За две минуты до истечения срока ультиматума ответ Сербии был передан австрийскому посланнику. Не теряя даже времени на прочтение этого ответа, посол порвал дипломатические отношения и, в соответствии с полученными инструкциями, специальным поездом выехал из Белграда. Три часа спустя был отдан приказ о частичной мобилизации Австрии против Сербии. Одновременно подготовительные меры к мобилизации были приняты в Германии и России.
Несмотря на все это, сербский ответ фактически соглашался со всеми требованиями Австрии — за исключением двух, которые определенно нарушали суверенитет Сербии. Когда кайзер прочитал его 28 июля, после своего возвращения, он написал на телеграмме следующее замечание:
«Блестящие достижения для столь короткого промежутка времени — 48 часов… Большая моральная победа Вены, но вместе с этим отпадает и всякий предлог для объявления войны».
А относительно частичной мобилизации Австрии он добавил: