История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага

Сморк чуть не подавился, глотая вино, а Пен, размахивая бокалом, так раскричался, что его матушка и Лора не знали, что и думать, а опекун, успевший задремать в гостиной над газетой, вздрогнул и проворчал: "Слишком много пьет мальчишка". Сморк отставил бокал.

- Я верю в это предзнаменование, - пролепетал он, красный как рак. - О дорогой мой Артур, вы... вы ее знаете.

- Как, Майра Портмен? Поздравляю... талия у нее, правда, необъятная, но все же... поздравляю, дружище!

- Ах, Артур! - снова простонал священник и умолк, поникнув головой.

- Прошу прощенья... не хотел вас обидеть... но талия у ней, вы же сами знаете... необъятная, - не унимался Пен: как видно, третья бутылка начала оказывать свое действие.

- Это не мисс Портмен, - замирающим голосом сказал Сморк.

- Значит, кто-нибудь в Чаттерисе? Или в Клепеме?.. Или здесь у нас? Уж не старуха ли Пайбус? О мисс Ролт с фабрики и я мысли не допускаю - ей всего четырнадцать лет.

- Она старше меня, Пен! - воскликнул Сморк и, вскинув глаза на друга, затем виновато опустил их долу.

Пен расхохотался.

- Это мадам Фрибсби, честное слово! Мадам Фриб, клянусь бессмертными богами!

Сморк не выдержал.

- О Пен! - вскричал он. - Неужели вы думаете, что какая-нибудь из этих более чем обыденных женщин, вами названных, могла задеть мое сердце, когда я был удостоен изо дня в день созерцать совершенство! Пусть я безумен, пусть я греховно честолюбив, пусть я слишком возомнил о себе, но уже два года сердце мое хранит один образ, не знает иного кумира. Разве я не люблю вас, как сына, Артур?.. Скажите, разве Чарльз Сморк не любит вас, как сына?

- Ну конечно, старина, вы всегда были ко мне очень добры, - отвечал Пен, хотя сам питал к своему наставнику отнюдь не сыновние чувства.

- Признаюсь, - очертя голову продолжал Сморк, - в средствах я пока ограничен, и моя матушка не так щедра, как мне бы хотелось, но с ее смертью все ее достояние перейдет ко мне. А ежели она узнает, что я женюсь на женщине родовитой и обеспеченной, она расщедрится, непременно расщедрится. Все, что я имею и что унаследую... а это составит не менее пятисот фунтов в год... все будет принадлежать ей, а... а после моей смерти и вам... то есть...

- Что вы городите, черт возьми? - крикнул Пен, вне себя от изумления. Какое мне дело до ваших денег?

- Артур, Артур! - исступленно возопил Сморк. - Вы назвали меня своим лучшим другом. Позвольте же мне быть для вас больше, чем другом. Неужели вам не ясно, что ангел, которого я люблю... самая чистая, самая прекрасная из женщин... что это не кто иной, как... как несравненная ваша матушка?

- Матушка? - вскричал Артур, вскакивая с места и сразу протрезвившись. - Черт вас возьми, Сморк, вы с ума сошли, да она лет на восемь вас старше!

- А _вас_ это разве смутило? - жалобно возразил Сморк, намекая, разумеется, на зрелую пассию самого Пена. Юноша понял намек и густо покраснел.

- Это совсем разные вещи, Сморк, и сравнения здесь неуместны. Мужчине позволительно забыть о своем звании и возвысить до себя любую женщину; но тут, осмелюсь сказать, дело иного рода.

- Как мне вас понимать, милый Артур? - печально вопросил священник, чувствуя, что сейчас услышит свой приговор.

- Понимать? А вот так и понимать. Мой наставник - повторяю, _мой наставник_ - не имеет права просить руки леди, занимающей такое положение в обществе, как моя мать. Это злоупотребление доверием. Это вольность с вашей стороны, Сморк. Вот как это надобно понимать.

- О Артур! - взмолился перепуганный священник, просительно сложив руки; по Артур топнул ногой и стал дергать сонетку.

- Довольно об этом. Давайте лучше выпьем кофе, - сказал он властно и тут же отдал приказание старому лакею, явившемуся на звонок.

Старый Джон, бросив удивленный взгляд на три пустые бутылки из-под кларета, доложил, что кофе подан в гостиную, куда дядюшка просил пожаловать и мистера Артура. Сморк сказал, что лучше... лучше, пожалуй, не пойдет в гостиную, на что Артур холодно отвечал: "Как угодно", - и велел седлать лошадь мистера Сморка. Бедняга грустно проговорил, что знает дорогу в конюшню и сам оседлает свою лошадку; он вышел в сени и стал одеваться.

Пен, с непокрытой головой, вышел за ним следом. Элен все еще любовалась закатом, и священник, сняв шляпу, издали ей поклонился, а затем повернул к калитке во двор, за которой они оба и скрылись. Дорога в конюшню и в самом деле была Сморку знакома. Он долго возился с подпругой, которую Пен помог ему затянуть, взнуздал лошадку и вывел ее во двор. Когда он садился в седло, на лице его была написана такая скорбь, что у Пена дрогнуло сердце. Он протянул Сморку руку, тот молча ее пожал.

- Полноте, Сморк, - сказал Пен, волнуясь. - Простите, ежели я говорил слишком резко, вы всегда были ко мне очень, очень добры. Но это невозможно, дорогой мой, невозможно. Будьте же мужчиной. Храни вас бог.