- И что же она сказала о вас, Фрэнк? - не переставая смеяться, спросил мистер Стронг своего друга и покровителя.
- Да сказала, что я ей не отец, что я неспособен ее понять, что ее отец, несомненно, был человек с талантом, с тонкими чувствами и все такое; а я, видите ли, женился на ее матери ради денег.
- А разве не так? - спросил Стронг.
- Ну, знаете, если и так, выслушивать это не особенно приятно. Я, может, не слишком образован, но и не такой уж болван, каким она меня выставляет. Не знаю, как это у нее получается, но вечно она меня сажает в лужу. Чтоб ей пусто было, на вид этакая сентиментальная овечка, а ворочает всем домом. Хоть бы она умегла, что ли!
- Только что вам хотелось, чтобы умерла моя жена, - сказал Стронг по-прежнему благодушно, на что баронет отвечал со свойственной ему откровенностью:
- Ну да, когда люди отравляют мне существование, мне и хочется, чтобы они умерли. Утонить эту Мисси в колодце - самое бы милое дело.
Из приведенной выше беседы читатель поймет, что у нашей интересной молоденькой приятельницы были черточки или, скажем, недостатки, за которые ее недолюбливали. Наделенная кое-какими талантами, изысканными склонностями и недюжинным литературным даром, сия молодая девица, подобно многим другим гениальным натурам, жила с родственниками, не способными ее понять. Ни мать ее, ни отчим не были причастны к литературе. Круг чтения баронета был ограничен "Белловой жизнью" и "Календарем скачек", а леди Клеверинг до сих пор писала как тринадцатилетняя школьница, презирая и грамматику и правописание. Мисс Амори, уязвленная тем, что ее не ценят и что она вынуждена жить с людьми, уступающими ей по уму и по умению поддержать разговор, не упускала случая показать домашним свое превосходство и не только была мученицей, но и заботилась о том, чтобы все это знали. Раз она страдала так жестоко, как вполне искренне уверяла всех и каждого, то следует ли удивляться, что, будучи молода и чувствительна, она и жаловалась во весь голос? Если поэтесса не оплакивает свою судьбу, на что ей нужна лира? Бланш разыгрывала на своей лире только печальные мелодии и, как и подобало столь скорбной музе, пела элегии своим погибшим надеждам и погребальные песни цветам своей юной любви, сгубленным беспощадными морозами.
Подлинных горестей она, как уже сказано, еще, в сущности, и не знала; как и у большинства из нас, они рождались в ее собственной душе, а раз душа ее всегда тосковала, как ей было не плакать? И "mes larmes" капали у ней из глаз по малейшему поводу: запас ее слез был неистощим, умение проливать их развивалось практикой. Ибо чувствительность, подобно другому недугу, упомянутому у Горация, усугубляется, если ей потворствовать (к сожалению, должен вам сообщить, дорогие дамы, что сей недуг именуется водянкой), и чем больше плачешь, тем больше плачется.
Изливаться Мисси начала с малых лет. Ламартин стал ее любимым поэтом с тех самых пор, как она научилась чувствовать; а в дальнейшем она обогащала свой ум прилежным изучением романов великих современных писателей Франции. К шестнадцати годам эта неутомимая особа проглотила все творения Бальзака и Жорж Санд; и, не находя сочувствия в родном доме, она имела, по ее собственным словам, верных друзей в мире духовном - то была нежная Индиана, поэтичная и страстная Лелия, любезный Тренмор, пылкий Стенио - этот благородный каторжник, этот ангел галер - и прочие герои и героини бесчисленных французских романов. Она еще была школьницей, когда влюбилась сперва в принца Родольфа, потом в принца Джалму, и еще носила фартучки, когда вместе с Индианой разрешила вопрос о разводе и о правах женщины. Юная фантазерка играла с этими воображаемыми героями в любовь, так же как незадолго до того играла в материнство со своей куклой. Забавно наблюдать маленьких выдумщиц за этой игрой. Нынче в любимицах голубоглазая кукла, а черноглазую затолкали за комод. Завтра та же участь постигнет голубоглазую, а первое место в сердце нашей мисс займет, чего доброго, уродина с обожженным носом, выдранными волосами и без глаз, и ее-то будут целовать и баюкать.
Поскольку считается, что писатель знает все, даже тайны женского сердца, которых и сама-то его обладательница, возможно, не знает, - мы можем сообщить, что одиннадцати лет от роду мадемуазель Бетси, как называли тогда мисс Амори, влюбилась в Париже в малолетнего шарманщика-савояра, решив, что он - принц, в младенчестве похищенный у родителей; что в двенадцать лет ее сердцем завладел на редкость безобразный учитель рисования (ведь никакой возраст, никакие личные изъяны не служат препятствием для женской любви!), а в тринадцать лет, когда она училась в пансионе мадам де Карамель на Елисейских полях, который, как известно, помещается рядом с мужским пансионом мосье Рогрона (кавалера ордена Почетного легиона), - la seduisante miss Betsi {Обольстительная мисс Бетси (франц.).} обменивалась письмами с двумя юными господами, там обучавшимися.