История падшего ангела

– Да, я ее видел после концерта, но потом она ушла вместе с вами, Анна Станиславовна, и с Вездеходовым. И вот теперь генерал приказал ее допросить для протокола и вызвать к нам завтра в удобное для нее время…

– Так я не понимаю, в чем проблема? – Анька посмотрела на него, как на полного идиота. – Допрашивайте. Договаривайтесь. Настя, скажи мужику, когда тебе завтра удобно?

Я прикинула, что в час дня, и попросила объяснить, как доехать до этого самого отделения, добавив, что я поеду на машине.

Мужик не ответил. Он до сих пор так ничего и не понял, повернулся ко мне, бегло оглядел, опять посмотрел на Аньку и уже более суровым тоном заявил, что ему нужна солистка «Кокосов». Причем немедленно.

Анька пялилась на него, как на инопланетянина, высадившегося из «тарелки» прямо в мою гримерную. Ну или безобидного психа, собирающего одуванчики в сугробе.

– Вы будете отвечать на вопросы? – рявкнул мужик. – Мне не до шуток, Анна Станиславовна! Совершено убийство!

– Задавайте ваши вопросы, – пожала плечами Анька. Бюст ее колыхнулся.

– Куда ушла ваша солистка?! – уже орал представитель правопорядка. – Кто ее отпустил?! Где она сейчас находится?!

– Вот она, – с невозмутимым видом кивнула на меня Анька.

– Вы издеваетесь надо мной! – завопил опер не своим голосом. – Где Шуша? Мне нужна солистка «Кокосов», а тут сидит какая-то школьница!

– Я не школьница, мне двадцать семь лет, и у меня сын в школе учится, – заметила я ледяным тоном.

Мужик наконец развернулся и уставился на меня. Взгляд его я выдержала, и он отвел глаза первым.

– Этого не может быть, – сказал он голосом твердокаменного ленинца, которому рассказывают, что безработные в капиталистических странах живут лучше, чем работающие в соцлагере.

Анька, которой концерт в гримерной уже порядком поднадоел, поднялась, достала убранный в сумку парик и надела его мне на голову. Немножко кривовато, правда, но я стала более узнаваемой для масс.

– Теперь пойдет? – ехидно поинтересовалась она. У опера отвалилась челюсть. – Или мне ей полный макияж наложить? Тогда вам придется подождать часика полтора. Может, обойдемся все-таки без грима?

Мужик пару минут издавал какие-то нечленораздельные звуки, общий смысл которых мне был понятен, – неоднократно доводилось слышать такое от тех, кто видел мое магическое превращение впервые.

Мне стало его жалко, да и зачем зря настраивать против себя родную милицию? Я улыбнулась и уточнила, устроит ли его предложенное мною время – час дня? Мужик челюсть вернул на место, резво закивал и что-то пометил дрожащей рукой на листке бумаги.

– Теперь объясните, как доехать.

Он объяснил, все еще пребывая в состоянии шока и продолжая меня разглядывать.

Затем наконец сел на диванчик, покинутый Анькой, занявшей оборонительную позицию рядом с моим стулом, положил листок бумаги на папочку, записал мои данные, задал несколько дежурных вопросов (но что я могла ему сказать?), затем немного помялся и извлек из кармана одну из наших рекламных открыток.

– Настя, вы не могли бы… для моей дочки?

– C удовольствием, – улыбнулась я и поставила автограф.

Судя по тому, что наши все уже расписались на своих фотоизображениях, оперативник потратил время не зря и хоть какую-то работу выполнил. Наверное, гораздо более важную для дочки, чем расследование очередного убийства. Убийств много, а дочка – одна.

Я поинтересовалась, сообщили ли жене Леонида Борисовича о его смерти.

– Ой, да! – воскликнула Анька. – Ритке же надо позвонить!

– К ней уже поехали, – вставил опер. – Пожалуйста, не звоните туда пока.

Я спросила, когда будет можно. Опер пожал плечами и сказал, что, наверное, завтра. Я кивнула.