История одной деревни

Спиритический сеанс с товарищем Сталиным (Альфред Кох)

– Итак, Гитлер не напал на Англию, потому что знал, что Сталин хочет ударить ему в тыл?

– А в этом его убедили англичане. Через своих агентов в окружении Гитлера. Англичане – серьезные люди. Я их, правда, после войны переиграл, у меня были там ребятки, кембриджская пятерочка… Но в начале войны они меня объегорили, конечно… И с Польшей потом мне долго голову морочили. Одно варшавское восстание сколько нам вреда принесло!

– Поляки вас считали своим врагом?

– Поляки всех русских считают врагами. Всегда. Я думаю, что и сейчас поляки русских все равно считают врагами. Это не вопрос дискуссии, это вопрос национальной ментальности. И это длится уже 500 лет. Это как Пушкин писал: «Старый спор славян между собою».

Поляки, конечно, сильно верили своим союзникам – Англии и Франции. А те их фактически предали… Нет, ну каковы союзнички, а? Герои, правда? Выдающиеся люди! Если они даже собственный Париж защищать не стали, неужели бы они за Варшаву легли? Откуда у поляков эта наивность? Так не любить русских, чтобы из-за этого так полюбить французов! Это же просто потеря национального благоразумия!

– Все-таки никто не был готов к такой войне.

– А у Гитлера не могло быть другой войны, потому что у него не было ресурсов. Он мог только чудовищной жестокостью и молниеносностью, огромным напором уничтожить врага. Конечно, к такой войне никто не был готов. И мы не были готовы, поэтому мы до Москвы и отступали. Мы не могли представить себе, что это будет такое остервенение. Теперь-то я понимаю, что у него просто не было другого варианта.

Даже если брать только военную сторону дела и не рассматривать гитлеровские зверства на оккупированных территориях. Такой мощной концентрации танков на узких участках фронта, такими массированными артиллерийскими подготовками задавить противника… Мы к этому были не готовы. Мы не ожидали.

А его солдаты? Какая мотивация! Как он накачал эту пионерию свою за 1930-е годы! Конечно, мы потом тоже развернули наш пропагандистский аппарат: «братья и сестры», русский народ, церкви… Это мы тоже сделали. Я, кстати говоря, очень много у Гитлера понял и перенял. Потому что все-таки классовое на тот момент было слабее, чем национальное. Мы тогда развернулись от интернационализма к национализму, если вы помните. Погоны дали армии…

– Сейчас про вас распускают даже такие слухи: перед Сталинградской битвой Сталин стоял перед иконой на коленях, молился.

– Чушь какая! Слушайте, я учился в духовной семинарии. И я был абсолютно сознательный атеист! Это чушь собачья. Я действительно верил, что Его нет.

– Почему?

– Потому что я был материалист. Я был марксист, я в это искренне верил. Вам это не понять. Вы все такие толерантные! Может, есть Бог, может, нет…

– А облет с иконой Тихвинской Божией Матери на самолете позиций советских войск – этого тоже не было?

– Я не знаю, может, и было. Может, попы попросили, и им дали самолет: летайте, колдуйте! Но вы думаете, что все, что случалось в Советском Союзе, – это все товарищ Сталин? У меня бы рука отвалилась все подписывать!

– Ну и все-таки, Иосиф Виссарионович. Был фильм Эйзенштейна «Иван Грозный». Был роман Алексея Толстого «Петр I». Везде царь, везде Бог. Осмысленная политика.

– «Александр Невский» был. Это все на ту же тему.

– То есть возрождение национального духа перед войной и во время войны…

– Перед войной не было. Во время войны. «Иван Грозный» – 1944–1945 годы. «Александр Невский» – 1941-й.

– А Толстой, скажем, он что, сам по себе написал своего «Петра I»?

– Конечно! Я его очень хорошо знаю. Я же его вернул в страну! Он был русский националист. И именно в этом качестве он был мне нужен, особенно во время войны. Он был талантливый человек, но он был русский националист.

– Этот ваш поворот к русскому национализму был тактический, только на время войны?

– Безусловно! Я же потом все это прекратил!