«…Машина, которая нас привезла к кирхе, остановилась напротив школы. Я заметила на ступеньках школы одного из наших учителей. Учитель этот строгий был, мы даже побаивались его. Да, очень уж был строгий… И принципиальный. Но уважали его очень. И вот он неожиданно для нас вдруг так это картинно встал на ступеньки школы, выкинул руку вперед, вроде как для доклада, и громко так произнес, чтобы, значит, все слышали. Что, мол, сегодня мы вышлем
Слова учителя глубоко поразили Иду. Пожалуй, вот в эту самую минуту до ее сознания окончательно дошло, что они, немцы, теперь отверженные. Вчера еще нее, у Иды, было все – село, школа, любимые учителя. А теперь от нее открещивались. Ее почти ненавидели. Предавали. Этого потрясения Ида не могла забыть и годы спустя. Когда у нее уже появились свои дети, когда позади было тяжелое время депортации, трудовой армии, когда уже вернулась на родную землю, она все же так и не могла стереть из своей памяти тот ненастный день и ощущение первого в своей жизни предательства. Рана была настолько глубокой, что однажды, уже годы и годы спустя, когда она узнала, что в село приедет тот самый учитель, ей непременно захотелось еще раз его увидеть. Просто увидеть. Может, что-то понять для себя. Ей хотелось еще раз посмотреть на того человека, который в тот страшный день с таким пафосом отрекся от всех немцев Джигинки и от нее, от Иды…
Она увидела того учителя. Он, конечно, сильно постарел за прошедшие годы. Давно уже жил в Анапе и, наверное, даже не вспоминал о том случае у школы и о своих словах. Он, может быть, и забыл совсем тот случай. Старенький, поживший человек. Нет, Ида Готлибовна не подошла к своему бывшему учителю, ничего ему не сказала. Только смотрела издалека. И не то чтобы она не простила своего учителя до сих пор. Просто понять так и не может.
Дорога
…Вскоре подъехали машины. Отвозили джигинских немцев на железнодорожную станцию города Крымска по очереди. Наконец дошла очередь и до семьи Иды Кроль. Их семью разметили на подводе, и она тронулась в путь. Перед глазами Иды в последний раз мелькнули знакомые очертания родного села, а вскоре село и вовсе скрылось из вида. Впереди ждала неизвестность.
«…Мы ехали как на смерть…»
В этот день на станции Крымская было настоящее столпотворение. Давка. Неразбериха. При посадке в вагоны всех членов немецких семей еще раз тщательно проверяли, производили досмотр их вещей, лишнее отбирали. Лишним, например, посчитали тот самый набор слесарных инструментов, который отец Иды Кроль взял с собой в надежде иметь гарантированный кусок хлеба на чужбине. И вот уже чемоданчик с инструментами отброшен в сторону, а отца Иды торопят проходить в вагон, не задерживать остальных. За ним шла мать Иды, в руках которой было то самое ведро с тушенкой, обмотанное ворохом детской одежды. Конечно, трудно поверить, что конвой не разгадал маленькой хитрости женщины, наивно пытавшейся выдать ведро с тушенкой за маленького ребенка. Но, видимо, в глазах женщины было столько решимости и отчаянной смелости, что после недолгой заминки ее пропустили в вагон вместе с драгоценным грузом.