История нравов

Постоянное громкое восхваление брачной жизни как высочайшей заслуги имеет свои довольно явственно выступающие наружу естественные причины. Последние, однако, коренятся в гораздо меньшей степени в тех моральных мотивах, которые приводились в пользу брака, а скорее в настоятельных нуждах эпохи. Развившаяся индустрия нуждалась в людях, в рабочих руках, в покупателях. Абсолютная княжеская власть нуждалась в солдатах. Чем больше людей, тем лучше. С другой стороны, росту населения противодействовали сильнейшие преграды. Если в Средние века население не увеличивалось из-за усиления могущества церкви — вместе с последним росло число монастырей и их обитателей, живших в принудительном безбрачии, — то теперь на сцену выступили еще более опасные факторы.

Вместе с новым хозяйственным порядком родились и его страшные спутники — чума, алкоголизм, сифилис. Распространявшаяся во все стороны торговля создавала условия, придававшие всем этим болезням эпидемический характер. Все эти недуги сокращали не только вообще население, но главным образом его мужскую половину, так как мужчины легче подвергались заболеванию — во время путешествий, посещения домов терпимости и т.д., — и им в первую голову пришлось расплачиваться за новый экономический порядок. Убыли мужского населения способствовали также учащавшиеся распри и походы. При таких условиях безбрачие становилось все более открытой социальной опасностью, каждый холостяк — прямым врагом общества.

Вот почему люди вдруг открыли моральные преимущества брака и усмотрели высшую его форму в возможно многодетном браке. Так как эта экономическая потребность совпадала с основной чувственной тенденцией века, то действительность совпала с этой важнейшей идеологией. Семьи с дюжиной детей были тогда не редкостью. От брака Виллибальда Пиркхеймера с Барбарой Лёффельгольц было тринадцать детей, аугсбургский хронист Буркхарт Цинк, дважды женатый, имел восемнадцать детей, отец Альбрехта Дюрера столько же, у Антона Тухера было одиннадцать, папский секретарь Франческо Поджо оставил также восемнадцать признанных им детей, среди них четырнадцать незаконных. В некоторых и довольно многочисленных семьях число детей доходило и превышало цифру двадцать.

Высшим законом брака во все времена была взаимная верность. Если эпоха Ренессанса ставила брак так высоко, то еще выше ставила она брак, построенный на взаимной верности супругов.

«Одно тело, две души, один рот, одно сердце, взаимная верность и обоюдное целомудрие, здесь двое, там двое и все же соединены воедино постоянной верностью...». Так пел уже миннезингер Рейнмар фон Цветер.

Муж под башмаком. Французский рисунок

Эпоха Ренессанса пела не менее восторженную хвалу супружеской верности в сотне самых разнообразных мелодий. «Нет лучшего рая, чем брак, где верность, как у себя дома». «Где верность, там рай на земле». Без верности невозможно супружеское счастье. Муж, уходящий от доброй жены к другой, сравнивается со свиньей, валяющейся в луже. Шперфогель пел: «Если муж уходит от доброй жены к другой, то он подобен свинье. Что может быть сквернее этого? Он оставляет чистый источник и ложится в грязную лужу».

Верная жена беспощадно отплачивает тому, кто хочет ее совратить с пути добродетели. Порой она как бы склоняется на его предложения, но только для того, чтобы указать ему на дверь таким недвусмысленным путем, что у него навсегда пропадает желание «пристать к честной женщине».

Если же романтики-апологеты прошлого видели в таких изречениях и примерах указание на общее состояние нравов, то они, конечно, ошибались. Они приписывали всему обществу то, что было свойственно лишь известным классам, в экономических условиях которых коренилась подобная идеология. Этими классами были мелкая буржуазия, пролетариат и часть мелкого крестьянства.

Бедность стала массовым явлением, а нищета отдельных лиц доходила до ужасных размеров. Ни один солнечный луч не улыбался пролетарию, из несчастного случая нужда превратилась в неотвратимую судьбу, тяготевшую над всей жизнью. Последствием этой нищеты стало то, что в пролетариате повсюду развилось безусловно аскетическое мировоззрение, а последнее исключает свободное, а еще более — разнузданное половое общение, ибо оно предполагает всегда радостное пользование жизнью и жизнерадостное миросозерцание.

Из-за убыли мужского населения на восемь или девять тысяч женщин приходилось только две тысячи мужчин. Существовало немало хозяйств, состоявших только из женщин, служанок и детей, лишенных мужской защиты. Это неизбежно приводило к разным осложнениям, тем более что среди мужчин было много холостых солдат. Соединение нескольких домашних хозяйств под покровительством одного мужчины, практиковавшееся осажденными в Мюнстере, не имело, стало быть, ничего общего с полигамией. То было не половое, а экономическое объединение. И не найдется ни одного серьезного доказательства, которое опровергло бы такое положение, зато тем больше есть данных в пользу царившей там суровейшей чистоты нравов.