История Ности-младшего и Марии Тоот

— С удовольствием. Пойдем к ним наверх.

— Это мать ее, что сидит с ней рядом? — спросил по дороге Фери.

— Да.

— Внешность у нее простоватая. Из какой же она семьи?

— Понятия не имею, твердо знаю только одно, что с Габсбургами в родстве не состоит. Но, вероятно, добрая женщина, наш господин Тоот очень ценит ее. Однако, мальчик мой, поспешим, а то скоро кончится заседание.

Нелегко было выбраться из густой толпы в вестибюль с колоннами, откуда на хоры вели ветхие, крутые ступеньки. Несколько человек по дороге заговорило с Хомлоди, и все по делу, ибо в старину комитатские собрания были одновременно и биржей. Господа дворяне время от времени съезжались сюда со всех концов комитата и что-то продавали, покупали, меняли. У Хомлоди был знаменитый конский завод, и молодые господа, собираясь жениться, покупали у него упряжки; выборные от деревень справлялись у него, нет ли коней-производителей на продажу, а он тоже закупал здесь то, что было ему нужно: коров у Келемена Кайтари, мериносовых овец у Гашпара Балажа, черенки для фруктовых садов у страстного садовода Андраша Капора.

Так что Фери по дороге на хоры получал информацию от Хомлоди только в краткие промежутки между деловыми разговорами.

— Скажите, дяденька, почему она не вышла до сих пор замуж? Этого я совершенно не понимаю.

— Не знаю.

— Конечно, знаете! Такой старый орел, как вы, знает все. Хомлоди улыбнулся.

— Ну, ладно, знаю. Мари потому не вышла замуж, что относится к тем девицам, которые считают себя уродами.

— А разве есть и такие девицы на свете? — недоверчиво спросил Фери.

— Может, и нет, но она такая. Я не стану утверждать, что это закон природы, разумеется, не творец привил животным женского пола такие черты, это попросту болезнь, которая нападает большей частью на богатых невест. А заключается болезнь в том, что они с недоверием относятся ко всем, кто бы к ним ни приблизился, думая, что каждый зарится лишь на приданое. Потому они и сдержанны и подозрительны. И подозрительность все увеличивается, пока не становится навязчивой идеей и не подавляет в них закон природы — тщеславие. Под конец создается почти закостеневшее убеждение, что их никто не любит ради них самих, поэтому они и в ведро, и в ненастье рассыпают кругом одни отказы. Такова Мария Тоот, если заглянуть в ее душу. Ибо, знай, братец, этот миллиончик форинтов, который, улыбается ей, — странное наваждение: он сбивает с толку не только тех, кто хотел бы его заграбастать, но и ту, у кого лежит в девичьем сундуке.

Они подошли уже к дверям на хоры, когда Фери оттащил вдруг Хомлоди и сказал неожиданно:

— Думаю, что не надо туда ходить.

— Как так? Ты не хочешь, чтобы тебя представили?

— Я понял, что задача намного щекотливее и нельзя ее решать с кондачка. То, что вы, дяденька, сказали давеча о миллионе как о злом наваждении, которое только смущает головы, заставило и меня призадуматься. Это, вероятно, так и есть, и, чтобы я не впал в ту же ошибку, повторю пока лишь слова ленивых министров: «Я должен еще изучить этот вопрос». Словом, я хочу досконально изучить рельеф местности и составить стратегический план.

— Как хочешь, — согласился Хомлоди, пожав плечами, — в таком случае вернемся к политике. Что ты скажешь о своем зяте?

— Незаурядный человек!

В этот миг гусары распахнули двустворчатые двери зала заседаний, и члены комиссий хлынули наружу с возгласами: «Да здравствует губернатор!» Стало быть, собрание закончилось.

— Вот тебе и раз! — воскликнул Хомлоди. — Ты правильно поступил, что не пошел на хоры.

Но того, к кому он обращался, уже не было рядом с ним. Хомлоди оглянулся: где он? А Фери вернулся, конечно, к лестнице и поджидал там спускавшихся с хоров девиц которые, сходя по ступенькам, приподнимали юбки, предоставляя озорникам любоваться их точеными ножками.

Хомлоди направился через зал заседаний во внутренние покои, куда проследовал и губернатор вместе со своей приумножившейся свитой — подобострастными льстецами и мамелюками, которые уже примазались к нему. Но, впрочем, эка невидаль! Ведь и бдительные мошки сразу слетаются к лампе, едва только чиркнула спичка. Янчи Чова, победоносно несший вслед за губернатором забытые им кожаные перчатки, двумя-тремя замечаниями окатил этих прилипал, будто ушатом холодной воды:

— Ну, ясно, теперь все мухи слетелись на мед, а ведь час назад, когда думали, что это отрава, порхали в других краях. Старик Ности окликнул Хомлоди:

— Ты не видел Фери?

— Он поджидает Мари Тоот, — шепнул ему на ухо Хомлоди.

— Рад, — заметил старик, так и искрясь от удовольствия, — наконец-то парень взялся за какое-то дело.

А Коперецкий принимал поздравления. Каждый был счастлив пожать ему руку и сказать комплимент. Ах, это было великолепно, превосходно, такого в комитате Бонто еще не случалось! Старик Ности тоже был в восторге.

— Теперь ты хозяин положения! Бонтоец брыкается, лягается, кусается, точно свирепый жеребец, но коли уж ты ухитрился вскочить ему на спину, он тут же смирится и затем покорно трусит под тобой.