История Нью-Йорка

С течением времени эти мрачные бастионы покрылись приятным зеленым ковром из травы и клевера, а их высокие насыпи оказались под сенью широко раскинувшихся платанов, в листве которых резвились пташки, оглашавшие воздух веселым щебетанием. Старые бюргеры отправлялись туда под вечер, чтобы выкурить трубку в тени деревьев и созерцать, как золотистый диск солнца постепенно опускается на западе, служа эмблемой того спокойного конца, к какому они все спешат; а городские парни и девушки прогуливались при луне в этом любимом уголке, наблюдая, как серебристые лучи целомудренной Артемиды трепещут на спокойной глади бухты или освещают белый парус тихо скользящей по воде лодки, и обмениваясь искренними обетами вечной любви. Таково происхождение знаменитого места прогулок – Батареи, явно предназначенной для военных целей, но на самом деле всегда служившей сладким мирным утехам: любимой прогулкой для пожилых людей, здоровым пристанищем для слабого инвалида, воскресным отдыхом для пропылившихся ремесленников, местом многих мальчишеских шалостей и нежных свиданий влюбленных, усладой всех жителей, украшением Нью-Йорка и гордостью восхитительного острова Манна-хата.

ГЛАВА VI

О том, как жители восточной страны внезапно подверглись дьявольским козням, и о тех здравых мерах, которые они приняли для их искоренения.

Обеспечив таким образом временную безопасность Нового Амстердама и предохранив его от всякой неожиданности, отважный Питер заложил в нос добрую щепотку нюхательного табаку и, щелкнув пальцами, послал вызов великому совету Амфиктионов и их могучему богатырю, удалому Альександру Партриду. Трудно сказать, однако, чем кончилось бы дело, если бы великий совет сразу же не пришел в большое замешательство и между его членами не возникли столь же ужасные раздоры, как во время оно в лагере бранчливых греческих воинов.

Всесильный совет конфедерации, как я рассказывал в предыдущей главе, уже объявил о своих враждебных намерениях, и могучая колония Нью-Хейвен, мощный город Пайкуэг (иначе называемый Уэтерсфилд), знаменитый своим луком и ведьмами, большой торговый дом Хартфорд и все остальные грозные пограничные городки уже пришли в чрезвычайное волнение, принялись чистить свои ржавые охотничьи ружья и орать во все горло о войне, от которой они ждали легких побед и великолепной добычи, награбленной в сытых голландских деревушках. Но этот веселый шум вскоре утих из-за поведения колонии Массачусетс. Пораженные доблестным духом храброго старого Питера и убежденные рыцарской прямотой и героическим пылом его доводов, они отказались поверить его виновности в бесчестном заговоре, в котором его облыжно обвинили. С благородством, коим они, по моему мнению, заслужили бессмертную славу, они заявили, что ни одно решение великого совета конфедерации не может обязать правительство Массачусетса принять участие в наступательной войне, если это правительство сочтет таковую несправедливой.[367]

Этот отказ немедленно вовлек колонию Массачусетс и другие объединенные колонии в очень серьезные трудности и споры и, несомненно, вызвал бы распад конфедерации, если бы великий совет Амфиктионов, решив, что ему не устоять без такого влиятельного члена, как Массачусетс, не увидел себя вынужденным пока что оставить мысль о военных действиях против Манхатеза. Такова изумительная стойкость и могущество пресловутых конфедераций, состоящих из множества упрямых, своевольных, склонных к разладу участников, лишь непрочно объединенных слабым общим руководством. По сути дела, впрочем, столь охочие до войны коннектикутские города не имеют оснований жалеть о том, что их воинственный пыл оказался тщетным, ибо, клянусь честью, если бы даже противостоять объединенной мощи конфедерации дюжим манхатезским солдатам оказалось в конце концов не под силу, все же неустрашимый Питер и его мирмидоняне,[368] пока суть да дело, удушили бы спесивых пайкуэгцев их собственным луком и задали бы другим пограничным городкам такую трепку, что на сотню лет отбили бы у янки охоту селиться на чужой земле или опустошать курятники новонидерландцев.