История - нескончаемый спор

Абеляр, разумеется, был исключением, рядом с которым Средневековье вряд ли способно поставить какую-либо иную столь же яркую индивидуальность. Тем не менее Абеляр — не единственное исключение. Достаточно вспомнить о Сугерии, настоятеле аббатства Сен-Дени[566]. Этот монах, выходец из низшего сословия, достигший высокого положения в силу своих талантов, учености и — прежде всего — организаторских способностей, предпринял перестройку Сен-Дени, монастыря, в котором хранились останки франкских и французских королей. Расширяя и украшая аббатство, Сугерий стремился упрочить его славу и влияние как религиозного центра всего королевства, укрепить его роль в политической жизни Франции. Но при этом аббат не забывал и о самом себе, и ряд монастырских витражей был украшен его изображениями. Исследователь деяний Сугерия Эрвин Панофски показал, что этот аббат был склонен «растворить» свое «Я» в собственном детище — монастыре. Но с таким же успехом можно высказать предположение, что он растворил монастырь в собственной персоне, поскольку увековечил в равной мере и аббатство Сен-Дени, и свою личность. Не приводило ли саморастворение индивида в его творении к самоутверждению?

Упомянутые выше авторы — французы XII века. Но было бы опрометчивым заключать, что только в это время и в этой стране создались культурные условия для появления сочинений автобиографического жанра. За неимением места я не упомянул здесь ряда других текстов, в большей или меньшей степени отмеченных печатью автобиографичности. Таковы писания крестителя Ирландии святого Патрика, галльского аристократа Паулина из Нолы, Ратхерия, епископа веронского, немецкого монаха Отлоха из Санкт-Эмме-рама, англо-нормандских сочинителей XII в. и некоторых других средневековых авторов.

Однако человеческая индивидуальность могла заявить о себе и в иной форме. В хрониках отдельных немецких монастырей сохранились любопытные упоминания о монахах и монастырских послушниках, которые вопреки ригористическим требованиям устава проявляли упорное своеволие, явно не испытывая желания и не имея возможности вписаться в коллектив монахов. Подобных упоминаний немного, но авторы этих хроник, касающихся событий X–XI вв., далеко не всегда были в состоянии обойти молчанием случаи предельного индивидуализма такого рода «монахов».

Современные историки церкви подчас склонны видеть в монастырской братии психологически однородную и дисциплинированную группу, безусловно повинующуюся предписаниям старшего. В той мере, в какой нам иногда удается заглянуть вглубь монашеского мирка, мы находим в нем беспокойство, распри, в отдельных случаях доходящие до кровопролития или самоубийств. Стереотипность монашеских одеяний не должна скрывать от нас разнообразия психологических типов и индивидуальностей.

Не свидетельствует ли о сугубом внимании ко внутреннему миру человека введение в начале XIII столетия обязательной индивидуальной тайной исповеди каждого верующего?

* * *

Но, собственно, что в интересующую нас эпоху подразумевалось под термином «личность»? В Античности слово persona означало преимущественно театральную маску: актеры скрывали свои лица под характерными личинами. С переходом к Средневековью термин persona переживает трансформацию. Нередко он прилагался к знатному или влиятельному человеку. В философских сочинениях «персоной» называли «наиболее совершенное в природе», и эта формула была настолько устойчивой, что мы найдем ее и у Боэция в VI, и у Фомы Аквинского в XIII в.

Но самое совершенное богословы и философы должны были искать не на уровне человеческом, а обращаясь к сущности божества. В центре внимания этих мыслителей был не человек, а Бог с Его триединой природой — Отца, Сына и Духа Святого.

Другой термин, который мог бы нас в этой связи заинтересовать, это Individuum. Однако понятие «индивидуум» в схоластических философских трактатах прилагалось не только, а подчас и не столько к человеку, — оно могло обозначать самые разные феномены.

Возникает вопрос: можно ли посредством анализа терминологии философско-теологических трактатов приблизиться к понятию человеческой индивидуальности? В 1994 г. в Кельне состоялся научный конгресс, посвященный проблеме индивида и личности на средневековом Западе[567]. В большинстве докладов самым тщательным образом проанализированы тексты многих средневековых схоластов, содержащие указанные понятия. Результат всех этих усилий: мы едва ли узнали нечто новое о человеке Средневековья (исключая немногие штудии, в которых анализируются памятники искусства той эпохи). Причина этой неудачи ясна. Как уже сказано, теологи размышляют не о человеке, а о Боге. Сфера их размышлений слишком возвышенна для того, чтобы позволить запятнать себя чем-то человеческим, «слишком человеческим».