История - нескончаемый спор

У проблемы двух эсхатологий есть еще и другой аспект. Он тоже привлек внимание Арьеса, который справедливо указал на то, что при доминировании «великой эсхатологии» биография индивида остается незавершенной и как бы разорванной: после земной жизни наступает интервал неопределенной длительности (по мысли Арьеса, этот интервал представляет собой время летаргии), окончательная оценка индивиду будет дана только на Страшном суде. Напротив, при «малой эсхатологии» приговор выносится в момент кончины человека[370]. Следовательно, все моменты его биографии, от рождения и до осуждения или оправдания, оказываются объединенными в связное и завершенное целое. Таким образом, в своей смерти человек обретает собственную индивидуальность; происходит «открытие индивида, осознание в час смерти или в мысли о смерти своей идентичности, личной истории, как в этом мире, так и в мире ином» [33, с. 287]. Как уже упомянуто, Арьес относит период этого самоосознания личности к концу Средних веков.

Между тем, подчеркнем это вновь, «малая эсхатология» была известна с самого начала средневековой эпохи. Поэтому нет никаких оснований выстраивать «великую» и «малую» эсхатологии в эволюционный ряд и полагать, будто последняя явилась плодом постепенного становления личности. Нет оснований связывать христианский персонализм с позднейшим развитием. Парадокс, выражавший специфическую «двумирность» средневекового сознания, которое объединяло индивидуальную биографию с историей рода человеческого, был изначально заложен в христианстве [16].

Эти наблюдения имеют прямое отношение к обсуждению проблемы личности в средневековой культуре. Существует точка зрения, согласно которой в Средние века личности не существовало и что она появляется лишь в эпоху Ренессанса, ознаменовавшегося, по известному приговору Якоба Буркхардта, «рождением мира и человека». Впрочем, Л.М. Баткин склонен утверждать, что личность есть вообще феномен Нового времени, которого Европа не знала еще и в эпоху Возрождения: тогда личность и индивидуальность только складывались, были возможностью, предметом напряженных гуманистических исканий, а не готовым результатом [1]. Не испытывая склонности к абстрактному спору о понятиях «индивидуальность» и «личность», я позволю себе лишь заметить, что Баткин имеет в виду новоевропейскую личность с присущими только ей специфическими признаками. Разумеется, такого типа личности в Средние века не было и быть не могло. В феодальную эпоху индивид не обладал той степенью внутренней автономии и раскованности, какие он обретет (по крайней мере в теории) впоследствии.

Но возвратимся к Средневековью.

В середине XIII в. немецкий проповедник Бертольд Регенсбургский произносит проповедь «О пяти фунтах (талантах)» (на тему евангельской притчи о талантах). Господь, говорит Бертольд, наделил человека дарами, и в свой последний час он должен будет дать о них отчет Создателю. Каковы же эти дары? Это — «persône», служение (или «призвание»), богатство, время и любовь к ближнему. Спрашивается, как интерпретировать термин «persône»? Его смысл раскрывается, если это понятие не вырывать из перечня «даров господних» и рассматривать все их в комплексе. Тогда становится понятным, что все остальные дары Господа суть не что иное, как конкретизация понятия «persône». Мысль, которую проводит Бертольд в этой проповеди, заключается в том, что каждый индивид обладает определенным «призванием», т. е. должностью, профессией, социально-правовым статусом, и должен пребывать в этом статусе и служить для блага общественного целого. Средневековая личность характеризуется не «атомарностью» и полнотой внутренней свободы, но сословной принадлежностью и корпоративностью (подробнее см. [18, с. 198 и др.]).

Как мы могли убедиться, проблема соотношения «великой» и «малой» эсхатологий отнюдь не была исключительно богословской проблемой — она может и должна быть раскрыта как проблема психологическая.

* * *