В девятый месяц нючженьский государь принес поклонение небу в палате правителя. Сопровождавшие его чины совершили обряд поклонения. Государь дал им наставление и после удостоил вином. Пир еще не окончился, как объездные конные прискакали с донесением, что неприятели в числе нескольких сот человек внезапно подъехали к самому городу. Генералы и офицеры прыгали от радости. Они просили дать сражение, и государь дозволил. В тот же день отделены отряды для защиты четырех сторон и внутреннего города, и войско тотчас выступило дать сражение; монгольские войска обратились в бегство и рассеялись. Тацир с несколькими стами конницы снова расположился на восточной стороне города. Нючженьский государь приказал дать сражение, и Тацир был разбит. После чего монгольские войска более не приближались к городу, но сделали земляной вал и обложили город. Ши-сун-чжи предписал генералам Мын-гун и Цзянхай, чтобы они по силе договора, заключенного с монголами, присовокупились к Тациру с 20 тысячами войска и доставили ему З00 тысяч мешков сарацинского пшена (риса). Тацир крайне обрадовался и усугубил приготовление осадных орудий. Звук от рубки дров слышан был в самом городе. Опасение в городе увеличилось, и жители только втайне советовались и выбегали с покорностью. Нючженьский министр Хушаху, памятуя милости государя и долг подданного, ежедневно занимался успокоением жителей и распоряжением оборонительных мер. Он в это время ни разу не ходил в свой дом. Войска и народ чувствовали решимость, и с того времени все твердо стояли на одном. В одиннадцатый месяц обе армии, южная и северная (китайская и монгольская), подступили под город с осадными орудиями. В городе потребовали всех жителей к защите. Когда же силы народа оказались недостаточными, собрали сильных женщин, нарядили их в мужское одеяние и использовали их для доставления деревьев и камней. Нючженьский государь сам выходил для ободрения. Войска его выступили из восточных ворот дать сражение. Мын-гун пресек им возвратный путь и получил несколько перебежчиков, которые сказали, что в городе терпят недостаток в хлебе. Мын-гун сказал: «Уже дошли до крайности; надлежит наблюдать, дабы в отчаянии не пробились сквозь осаждающих». Он условился с Тациром, чтобы армии, северная и южная, действовали согласно. В 12-й месяц Тацир послал генерала Чжан-жеу с 5 тысячами лучших войск к стенам города. Жители городские утащили двух солдат крючьями, а Чжан-жеу был покрыт стрелами, как еж. Мын-гун приказал своему передовому корпусу идти для подкрепления; они освободили Чжан-жеу и увезли с собою. На другой день Мын-гун, отчаянно сражаясь, приблизился к озеру Чай-тхань и, сделав на нем укрепление из палисада, приказал офицерам взять башню Чай-тхань-лэу. Нючженьские войска начали оборону. Солдаты южной армии полезли наверх подобно станице рыб и приступом взяли башню. Цайчжоу почитал озеро Чай-тхань укреплением; за ним протекает река Жу-хэ. Озеро по местоположению было на 50 или 60 футов выше поверхности реки. На стене башни золотыми буквами означено, что в ней поставлены потаенные большие самострелы. Сказывали, что там находится дракон, посему никто не смел приблизиться. Самые офицеры и солдаты сомневались и боялись. Мын-гун позвал своих подчиненных на пир и, вторично посылая их на приступ, сказал: «Башня Чай-тхань-лэу ни небом устроена, ни землею расположена. Скрытые самострелы могут только поражать вдали, а не вблизи. Неприятели единственно надеются на это озеро. Если прорвать и выпустить воду, то можно тотчас иссушить». Вследствие чего прокопали плотину, и озеро действительно прорвалось и вытекло в Жу-шуй. Мын-гун приказал наполнить его хворостом и водяным тростником. Монголы также прорвали Лянь-цзян, потому обе армии переправились, осадили внешний город и, взяв его, приблизились к земляным воротам. Городское правительство, согнав старых и малолетних, топило из них сало, что называли баллистами из человечьего сала. Ужасно было и слышать о том, почему Мын-гун послал Дао-ши внушить о прекращении бесчеловечия. Нючженьский генерал Фу-чжури Чжун-лосо вышел ночью из западных ворот с пятьюстами лучшими солдатами, несущими снопы соломы, верхние концы которой обмакнуты были в сало. Они намерены были зажечь укрепления обеих армий и осадные орудия, но монголы скоро приметили это и засели в потаенном месте с сотнею тугих самострелов; как скоро появился огонь, то немедленно пущены были стрелы. Нючженьские солдаты обращены в бегство, и очень многие ранены; один только Лосо спасся. Две армии соединенными силами осадили Западный город и овладели им. Хушаху приказал построить земляное укрепление и обвести рвом; и когда Западный город был взят, то союзные войска еще не могли войти в город, а только для прикрытия себя построили на стене палисад. Хушаху отозвал лучшие войска с трех прочих сторон и продолжал сражаться денно и нощно. Нючженьский государь, обратившись к своим приближенным, сказал: «Десять лет носил я золото и пурпур (был ребенком); десять лет был наследником; десять лет царствую над народом. Сам знаю, что не имею великих проступков и пороков. Я не сожалею, что умру. Сожалею только, что престол, через целые сто лет предками передаваемый, мною должен разрушиться и я должен поступить в число тех развращенных и неистовых царей древности, которые через худые поступки теряли царство. Единственно о том только беспокоюсь». Еще говорил: «Владетели, потерявшее царство, большею частью были заточаемы и пленниками представляемы или уничижаемы пред троном и заключаемы в пустыни, но я не доведу себя до того. Господа! Вы можете усмотреть, на что я решился в своем намерении». Все свои вещи раздал в награду сражающимся офицерам, а сам, переодевшись в простое платье и взяв солдат, ночью вышел из восточных ворот в намерении бежать, но у палисада встретился с неприятелями, дал сражение и возвратился. Заколов конюшенных лошадей, дал пир офицерам, но состояние дел уже невозможно было поправить.