История, которой даже имени нет

Она не стала прибавлять, что доктора вряд ли помогут Ластени, коль скоро на нее наслали порчу, и отправилась исполнять поручение немедленно, и врач наконец пришел. Он задал Ластени много вопросов, но не сумел добиться толку. Девушка отвечала, что чувствует ломоту, непреодолимую вялость и страшное отвращение ко всему на свете.

— Даже к Богу? — не удержалась от сарказма баронесса, так раздосадовало ее накануне непослушание дочери.

Ластени снесла удар молча, она вообще не привыкла жаловаться, однако жестокие слова явились для нее грозным предзнаменованием: до сих пор набожная мать была с ней суровой, но, как показал этот несчастный день, она может стать и безжалостной.

Неужели Агата оказалась права и врач действительно не смог им помочь? Возможно, он и догадался об истинной природе недомогания Ластени, но о своих догадках помалкивал. Ничего определенного он не сказал. Мадам де Фержоль была с ним почти незнакома, приглашала его очень редко, да и давно это было, когда Ластени болела в раннем детстве. Сама баронесса не болела ничем и никогда. «Я обделена счастьем, зато наделена здоровьем», — повторяла она. То, что доктор десять лет практиковал в «этой дыре», как презрительно говорила Агата, вовсе не свидетельствовало о его невежестве. Врач меньше других нуждается в обширном поле деятельности, чтобы обнаружить свои исключительные, даже гениальные способности, — его искусству повсюду найдется применение. Не случайно лучший из врачей XIX века Рокаше провел всю жизнь в глубокой провинции, в Черном Арманьяке, и там более пятидесяти лет исцелял людей, совершая настоящие чудеса. Правда, врач из Фореза не мог потягаться со своим знаменитым коллегой из предгорья Ланд. Он всего лишь обладал здравым смыслом и опытом, предпочитая скорее выжидать, нежели оказывать давление на природу, хотя она, как истинная женщина, любит иногда почувствовать твердую руку. Симптомы болезни Ластени, наверное, не складывались в ясную картину, и, даже если ее состояние все-таки его встревожило, он не спешил делиться опасениями с мадам де Фержоль, поскольку прочел в ее черных глазах страстную и тираническую привязанность к дочери. Он ограничился рассуждениями о том, что в этом возрасте все девушки подвержены таким недомоганиям, что организм еще не оправился от потрясений взросления, что укрепляющие процедуры помогут больной гораздо больше, чем лекарства.

Когда он ушел, Агата заявила:

— Все это мертвому припарки. Мадемуазель не вылечишь дурацкими процедурами!

И в самом деле, Ластени не становилось лучше, ее по-прежнему точил странный недуг. Бледное до синевы лицо делалось все печальней, приступы дурноты участились.

— Позвольте, мадам, — обратилась как-то раз Агата к баронессе, когда они были одни, — я скажу вам, что я об этом думаю!

Завершился обед, и Ластени, едва досидев до конца, так ее мутило от вида и запаха пищи, поднялась к себе в комнату, чтобы ненадолго прилечь.

— Целый месяц прошел с тех пор, как вы позвали лекаря, а толку нету! Третьего дня он опять приходил. Впустую! Так вот, что я вам скажу, мадам, лекарь тут не поможет. Позовите к бедняжке священника, пусть изгонит беса! — с горячностью проговорила служанка.

Мадам де Фержоль посмотрела на Агату как на умалишенную, но преданная служанка бесстрашно встретила суровый взгляд госпожи.

— Да-да, мадам, священника! Иначе с порчей, что наслал капуцин проклятый, не совладать!

В черных глазах баронессы полыхнул гнев.

— Что я слышу! И вы еще смеете…

— Смею, мадам, — отважно продолжала Агата. — Сам нечистый побывал у нас в обличье капуцина и принес беду, как всем приносит. Душу не смог погубить, так плоть попортил.

Мадам де Фержоль молчала. Обхватив голову руками и опершись о стол, с которого Агата тем временем сняла скатерть, она погрузилась в раздумье. Вера баронессы была не менее твердой, чем вера старой служанки, поэтому заключение Агаты, высказанное с непреодолимой убежденностью, ножом вонзилось ей в сердце.

— Ступайте, — проговорила мадам де Фержоль, сурово взглянув на служанку, и вновь опустила голову.

Старуха пятилась до самых дверей, не спуская глаз с госпожи, все силилась понять, какое впечатление произвело на нее сказанное, и убедилась, что ее слова поразили госпожу будто громом.

— Святая Агата! — бормотала, выходя, служанка. — Раз она сама ничего не видит, кто-то должен был раскрыть ей глаза.