О планах на будущее после смерти Франко говорили и в конторах, и в правительственных кабинетах, и в оппозиционных кругах, и на улицах, и говорили уже долго и много, а когда это естественное событие наконец произошло, никто не знал, что на самом деле будет дальше. За рубежом нередко звучали опасения, что Испания вернется к состоянию 1930-х гг., как писал Джованни Сартори[457], — к временам слишком краткого и беспорядочного демократического эксперимента. Под влиянием трагического опыта Гражданской войны образ Испании был связан с представлениями об отсталости, экстремизме, страстях и жестокости, которые вряд ли ассоциировались со строительством демократической политической системы и созданием современной гражданской культуры. Между тем в самой стране все были уверены в том, что общество настолько изменилось, а институты франкизма настолько устарели, что Испания неминуемо пойдет по пути современных европейских государств. Проблема состояла в том, каким образом достичь этой цели, поскольку нетрудно было предвидеть, что политические и военные круги, сохранившие рычаги власти в своих руках, окажут серьезное сопротивление. Планов дальнейшего развития событий было множество, и активно разрабатывались различные стратегические прожекты, а в это время престарелый генерал умирал, а принц, которому едва исполнилось 30 лет, готовился принять на себя обязанности Главы государства.
«Согласованный демократический разрыв»
На самом деле в конце 1975 г. ничто не предвещало счастливого будущего. Смерть Франко и провозглашение Хуана Карлоса де Бурбон королем Испании произошли в разгар экономического кризиса, связанного с повышением в 1973 г. цен на энергоносители, на фоне внешнеполитического кризиса, обострившегося после вторжения Марокко на испанские территории в Сахаре, и в обстановке глубокого кризиса франкизма в условиях развивавшегося с 1969 г. конфликта между основными политико-социальными институтами диктатуры. Правительство Ариаса Наварро, сформированное после убийства Карреро Бланко, обнаружило полную неспособность к проведению каких бы то ни было реформ, и в результате политики как таковой не существовало — ни экономической, ни внутренней, ни внешней. Ультраконсервативные политические и военные круги, близкие к семье диктатора, блокировали все действия правительства, и в итоге в ноябре 1975 г. политическая смерть Ариаса Наварро явилась таким же очевидным фактом, как физическая кончина Франко.
Когда король оставил Ариаса Наварро в должности председателя правительства, общественная реакция была однозначной — разочарование. Это означало, что первое правительство новой монархии сохранило все черты последнего правительства диктатуры, несмотря на то что оно было сформировано практически без участия его председателя. Ариас Наварро был вынужден принять под свое начало известных реформаторов — Мануэля Фрагу Ирибарне, Хосе Мария Ареильсу и Антонио Гарригеса. Состав правительства стал результатом различных комбинаций между политико-социальными «столпами» режима с одной целью — осуществить плохо разработанные преобразования, но под жестким контролем власти. Проблема состояла в том, что без Франко анахронизм созданной им политической формулы был налицо: институты, которые ранее служили опорами режима, теперь представляли собой всего лишь фракции, группировавшиеся вокруг видных политических деятелей, которые не могли договориться из-за прежних обид и спорили по поводу планов на будущее.
Подобные разногласия можно было бы устранить, если бы правительство обладало ясными и едиными представлениями о своих целях. У самого Ариаса Наварро никогда их не было, и поэтому он одобрил план своего заместителя и министра внутренних дел Мануэля Фраги Ирибарне, претендовавшего на роль нового Кановаса. Фрага Ирибарне выступал за контролируемые преобразования, предполагавшие включение в политическую систему оппозицию, согласную выступить в роли Сагасты. Речь шла о реформе трех фундаментальных Законов — о кортесах, о наследовании поста Главы государства и Органического закона государства, а также Законов о собраниях и об ассоциациях, о принятии нового Закона о профсоюзах и об изменении налоговой системы. Кортесы утвердили, пусть не единогласно, изменение Законов о собраниях и об ассоциациях и таким образом легализовали учреждение политических партий. Однако для того чтобы новые законы вступили в силу, необходимо было устранить статьи Уголовного кодекса, согласно которым участие в деятельности политических партий квалифицировалось как преступление. А здесь кортесы продемонстрировали свою неуступчивость: они проголосовали против реформы Уголовного кодекса и вернули законопроект на доработку в Юридическую комиссию. Тем самым правительство совершило шаг назад, и преобразования застопорились.