По словам Рашид-ад-Дина, «в свое время Есугей-бахадур был предводителем и главою племени нирун, старших и младших родственников [ака ва ини] и родичей [своих]. Между ним и государями и эмирами других племен, которые ныне из-за сопротивления [их] монголам и соответствия их типа и речи [типу и наречию монгольскому] все в совокупности называются монголами, — в старое же время у каждого их племени было какое-нибудь отличное имя и прозвище и по [своим] свойствам они были обособлены от монголов, — установилась вражда и ненависть, а в особенности [между ним, Есугеем, и] племенами татар. Есугей-бахадур сражался и воевал с большинством тех племен и часть [из них] подчинил [себе]. Из страха перед его отвагой и натиском большинство друзей и врагов покорились ему ради спасения своей жизни, [поэтому] положение и дела его были в полном порядке и блестящем [состоянии]».
Родичи Есугея праздновали победу, это делали, как правило, долго и с большой радостью. Так что в дни счастливого праздника над поверженными врагами и родился первенец Есугея, и, как пишет Сокровенное сказание, «…как пришло родиться ему, то родился он, сжимая в правой руке своей запекшийся сгусток крови, величиною в альчик. Соображаясь с тем, что рождение его совпало с приводом Татарского Темучжин-Уге, его и нарекли поэтому Темучжином». Это было традицией у монголов — давать имена детям согласно именам отважных, но побежденных врагов. На сей раз врагом и добычей был Темуджин-Уге, его имя и получил новорожденный. Монголы жили, ориентируясь на благоприятные или дурные предзнаменования. Рождение мальчика, зажавшего сгусток крови в своей руке, не могло трактоваться иначе, чем будущими воинскими свершениями.
Да и удивительно ли?
Каждый мальчик у кочевого народа был воином, каждому мальчику мечтали предсказать хорошее мужское будущее. Если бы в дальнейшем Темуджин никаких подвигов не совершил, эта легенда благополучно была бы забыта.
Но он… он совершил.
Позднее легенда легла в основу Сокровенного сказания, главной мыслью которого и стало обоснование небесного предназначения Великого Хана. Рашид-ад-Дин преподносит это странное рождение так: «Он держал в ладони правой руки небольшой сгусток запекшейся крови, похожей на кусок ссохшейся печени. На скрижали его чела [были] явными знаки завоевания вселенной и миродержавия, а от его лика исходили лучи счастливой судьбы и могущества».
Никому не известно, конечно, свершались ли далее какие-то чудеса и предзнаменования, обещавшие этому сыну баатура-победителя победу и славу, но за века культа Чингисхана таковых набралось немало. Другие дети Есугея не удостоились ни знамений, ни чудес, а ведь у того было от одной Оэлун четверо сыновей: Темучжин, Хасар, Хачиун и Темуге и дочь Темулун.
Когда Темуджину исполнилось девять лет, его отец, по обычаю, повез сына сватать в род своей жены Оэлун — путь был неблизкий, но между урочищами Цекцер и Чихургу он повстречал Хонхирадского Дэй-Сечена. Между ними состоялся такой разговор.
«Куда держишь путь, сват Есугей?» — спрашивает его Дэй-Сечен.
«Я еду, — говорит Есугей-Баатур, — еду сватать невесту вот этому своему сыну у его дядей по матери, у Олхонутского племени».
Дэй-Сечен и говорит: «У твоего сынка взгляд — что огонь, а лицо — что заря. Снился мне, сват Есугей, снился мне этою ночью сон, будто снизошел ко мне на руку белый сокол, зажавший в когтях солнце и луну. По поводу этого своего сна я говорил людям: „Солнце и луну можно ведь видеть только лишь взглядом своим, а тут вот прилетел с солнцем и луной в когтях этот сокол и сошел ко мне на руку, белый спустился. Что-то он предвещает?“ — подумал лишь я, как вижу: подъезжаешь, сват Есугей, ты со своим сыном. Как случиться такому сну? Не иначе, что это вы — духом своего Киятского племени — являлись во сне моем и предрекали!»
Далее Дэй-Сечен стал нахваливать свой род и свое племя: «Унгиратское племя, с давних времен мы славимся, не имея в том соперников, красотою наших внучек и пригожестью дочерей. Мы к вашему царственному роду своих прекрасноланитных девиц, поместивши в арбу (казачью телегу), запряженную черно-бурым верблюдом, и пуская его рысью, доставляем к вам, на ханское ложе.
С племенами-народами не спорим. Прекраснолицых дев своих вырастив, в крытый возок поместив и увозя на запряженном сизом верблюде, пристраиваем на высокое ложе, (дражайшей) половиною пристраиваем. С давних времен у нас, Унгиратского племени, жены славны щитом, а девы — кротостью. Славны мы прелестью внучек и красою дочерей. Ребята у нас за кочевьем глядят, а девушки наши на свою красу обращают взоры всех…»
А потом предложил: «Зайди ко мне, сват Есугей. Девочка моя — малютка, да свату надо посмотреть».