История балтийских славян

Эти противоположные начала, германские и славянские, смешались в быте балтийских славян. В основании его лежала славянская община; но к ней в сильной степени привились германские влияния. Эти ли влияния, или что-нибудь другое задержало у них естественный ход славянской жизни, но вышедши еще в доисторическое время за пределы первоначального семейного быта (их положение среди враждебных народов и непрестанные заботы о защите служат тому полным объяснением), они до позднейших времен чуждались настоящего единства народного и государственного, пребывая в каком-то шатком и неопределенном состоянии, через которое прочие славяне только прошли, и которое можно назвать племенным бытом. Каждое племя имело свою власть, своего князя, но, мелкое и завистливое, не сознавало себя членом единого народа (разве что перед неприятелем, в случае крайней опасности), и, напротив, враждовало и дралось с соседним племенем. Власть князя была непрочна, слаба, и возникала, можно сказать, сама собою, без особенного гласного признания или переворота в старинном быту. Князем становился, сколько видно, кто-нибудь посильнее, поумнее и побогаче, кому удавалось приобрести чем-либо в народе особенное уважение и влияние; и по естественному, врожденному славянам чувству, вовсе не аристократическому, но чисто семейному, примеры которого постоянно у них являются, это уважение и влияние переходило, опять-таки само собой, без гласного утверждения, от отца к детям: славянин говорит себе – кому быть ближе по достоинствам к отцу, как не детям? – и готов перенести на детей общественное значение отца; между детьми он часто, по тому же естественному чувству, предпочтет старшего прочим братьям, нимало не признавая, однако же, как германец, в знатности крови или в первородстве существенной стихии человеческого общества.

Весьма выразительно изображено появление князей у древних славян в рассказе первого чешского летописца, почерпнутом, очевидно, из народного предания: «Мало-помалу усиливалось в народе зло, – говорит Косма Пражский, описав водворение чехов в Богемии, – всяк должен был терпеть от других обиды все хуже и хуже, и не было ни судьи, ни князя, к кому бы обращаться с жалобами; потом, без чьего-либо требования или распоряжения, по собственному произволу стали стекаться к тому, кто в своем племени (можно перевести также: в своей общине) или роде считался лучшим нравственными свойствами и почетнейшим по богатству, и при нем, однако же без ущерба своей свободе, разбирали спорные дела и нанесенные друг другу обиды. Между ними (т. е. чехами) был некий муж, Крок, по имени которого и назван, как известно, город (castrum, т. е. укрепление), теперь заросший лесом, в Стибенском округе (Краков близ Ракониц в Чехии); был он муж между своими современниками совершеннейший, мудрый в суждении тяжб, и к нему, точно пчелы к улью, сбирался народ для суда, как от племен (или общин) в его собственной родине, так и со всей страны. Он оставил после себя трех дочерей, одаренных мудростью…». И к этим дочерям, далее рассказывается Космою, перешло значение отца. Как мы видим, пражский летописец ясно познавал это почти незаметное и негласное образование княжеской власти у мелких племен чешских, и два главные источника ее, мудрость и богатство; замечательно и то, что самого Крока, сделавшегося как бы общим главой чехов, он князем еще не называет; титул княжеский выступает лишь при его дочерях: старшую, Каси, Косма именует госпожой чехов, меньшая, знаменитая Любуша, является княжной, правительницей своего народа и у летописца, и в народной песне; она уже передает княжение своему супругу. Иногда, кажется, образованию княжеской власти способствовало основание города, т. е. огороженного, укрепленного места, каким-нибудь богатым, предприимчивым человеком: понятно, какое значение во всей окрестности «город» мог придать своему владельцу; Косма Пражский, мы могли заметить, связывает с Кроком древний «город» (castrum) Краков; Нестор говорит, что когда поляне еще жили особо, родами, Кий с братьями построили у них город, и род их стал княжить. Также и древние князья польские, предшественники Пястов, соединены в предании с именем города; первые же слова летописца Мартина Галла, кажется, выражают это: «был в городе Гнезне князь именем Попел».

Между тем как настоящие, призванные народом, государи, которым подчинялись племена славянские, уже осознав свое народное единство, каковы были Рюрик на Руси, Семовит, сын Пястов, у поляков, Сам и Премысл у чехов, своей новой властью быстро создавали государства, эти старинные князья, которых было бесчисленное множество, никак не могли стать основателями прочного государственного строя; если и бывали попытки, то все неудачные: оттого, очевидно, что именно они представляли и сосредоточивали в себе племенную особность, которая противилась государственному единству и которую это единство должно было уничтожить.

Таковы были князья у славян балтийских.