Первый удар Раймонда VII был направлен на Каркас-сон. Он явился под стенами этого города вместе с графом де Фуа, который, как опекун шестнадцатилетнего Трен-кавеля, виконта Безьерского, считал себя обязанным возвратить Каркассон своему вассалу. Амори нашел Каркас-сон осажденным. Французские наемники превосходили численностью провансальцев, и Раймонд снял на время осаду, рассчитывая, что весь этот сброд скоро разбредется и Монфор снова будет слаб. Этот расчет оказался верным. Когда у Амори не хватило денег, наемники большими отрядами стали оставлять его и возвращаться на родину, по дороге опустошая несчастную страну. Напрасно Амори и последовавшие за ним рыцари предлагали в залог уплаты свои земли во Франции — ответом был холодный отказ. Напрасно даже самого себя он объявлял заложником, напрасно некоторые прелаты из друзей его поступали так же. Дошло до того, что у Амори в Каркас соне осталось не больше двадцати рыцарей. Французы покидали Монфора не из трусости, а из корысти и рав нодушия к его делу.
Один из таких отрядов в шестьдесят человек, возвращаясь домой, геройски сражался с войсками Раймонда VII Французы сумели победить противника и прорваться; но в этой борьбе они считали себя не служителями крестовой идеи, а простыми наемниками.
Между тем народ поднял знамя восстания в тех немногих городах, в которых еще сидели французы. Страна была против крестоносцев. Надежды не оставалось никакой. Пришлось войти в переговоры с графом тулузским и просить его условий.
Раймонд и граф де Фуа въехали в Каркассон. 14 января 1224 года при посредничестве архиепископа нарбоннского, они заключили с Монфором трактат, который сохранился в подлиннике в документах города Фуа (67). Амори обязался содействовать заключению общего мира между Францией и графом тулузским и не позже Троицы дать окончательный ответ по этому вопросу. В течение этого времени все провансальские церкви останутся status quo; священники и прелаты сохранят свои владения; Нарбонна, Агд, Пеннь (в Альбижуа), Ларок (в Руэрге) и замок Терм (в Аженуа) признаются нейтральными на два месяца со дня подписи трактата; графы тулузский и де Фуа обязуются не занимать эти города, если даже будут побуждены к тому желанием самих жителей. Впрочем, в случае если это понадобится, они могут войти в Нарбонну и Агд, но только под условием не стеснять права церквей и жителей этих городов, не причинять им никаких насилий и не заявлять своих феодальных прав. Каркассон, Минерва и Пеннь (в Аженуа) теперь же передаются в руки Раймонда и графа де Фуа. Последние соглашаются объявить амнистию и возвратить конфискованные имущества тем жителям Безьера, Нарбонны и Каркассона, которые держались стороны Монфора и оставались ему верными. Наконец, они обязываются уплатить Монфору десять тысяч серебряных марок, если он выхлопочет им мир с Церковью.
На другой день после подписания этого трактата Амори с ничтожным числом верных друзей и сторонников оставил Каркассон. Он уносил с собой общую ненависть провансальцев, над которыми в продолжение четырнадцати лет тяготело суровое владычество Монфоров.
Но провансальцы не могли предаваться радости по случаю освобождения. Новые тучи собирались над ними. К непримиримой ненависти римской курии присоединяются теперь политические расчеты французского двора.
Судьбы католической Церкви в Лангедоке складывались так, что давали новую пищу этой ненависти Рима. Католический мир был поражен известием, что в Болгарии, этом источнике альбигойства, появился новый папа. Теперь никто не хотел верить, что альбигойцы просят для себя одной терпимости.
Антипапа грозил поколебать все основы католической Церкви. Теперь появился повод всякому верному католику опасаться за свою веру. Альбигойство складывалось, таким образом, в стройную и сильную Церковь. Носились слухи, что сторону папы и его еретического учения принимает множество католиков, между ними даже указывали на нескольких епископов.
Можно судить, как напугался легат Конрад, когда до него дошли эти зловещие слухи. Прежде всего он простодушно принял нового папу за антихриста.