История абдеритов

Но как бы ни обстояло дело с музыкой и постановкой «Андромеды», очевидно, что уже давно ни одна пьеса так не нравилась публике. Певцу, исполнявшему роль Персея, аплодировали так бешено, что на половине самой прекрасной сцены он сбился с тона и запел вдруг арию из «Киклопа». Андромеда вынуждена была трижды повторить свой монолог в сцене, где она, покинутая всеми своими друзьями и отданная на произвол ярости нереид, лежит скованная и ожидает появления чудовища. Номофилакс не мог скрыть радости по поводу столь блистательного успеха. Он начал обходить ряды зрителей, принимая дань похвал, раздававшихся изо всех уст. И, благодаря за оказанную ему великую честь, признавался, что ни одной из своих вещиц (как он скромно называл свои оперы) он не был так удовлетворен, как этой.

Однако справедливости ради он должен был бы приписать, по крайней мере, половину успеха певице Евколпис,[232] которая, правда, и прежде умела нравиться публике, но в роли Андромеды нашла возможность показать себя в таком выгодном свете, что молодые и пожилые господа Абдеры не могли наглядеться на нее… досыта. Ибо здесь можно было увидеть столько, что слушать уже было необязательно. Евколпис обладала крупной стройной фигурой, правда, несколько более полной, чем требовала афинская красота. Но в этом отношении (как и во многих прочих) абдериты были истинными фракийцами, и девушка, из которой сикионский ваятель сделал бы две статуи, считалась у них идеалом стройной нимфы. Так как Андромеда должна была быть одета в прозрачные одежды, то Евколпис, отлично зная, в чем заключается сила ее очарования, придумала облечься в одежды из розовой косской материи, которая, не очень оскорбляя чувство приличия, позволяла зрителям видеть почти все ее прелестные формы. Так почему же в таком случае не считать ее и хорошей певицей? Музыка могла быть и в десять раз более пошлой, а пение артистки таким же фальшивым – ее все равно вызывали бы и она повторяла бы монолог, потому что это был приличный повод, чтобы как можно дольше… ощупывать ее похотливыми взорами.

– Поистине, клянусь Юпитером, великолепная пьеса! – проговорил один из зрителей, прищурив глаза. – Несравненная пьеса! Не находите ли вы, что Евколпис поет сегодня как богиня?

– Неотразимо! Клянусь Анубисом, Еврипид словно специально для нее написал пьесу.

Молодой человек, произнесший эти слова, имел обыкновение клясться Анубисом, чтобы показать, что он был в Египте.

Дамы, легко догадаться, не находили Андромеду такой чудесной, как мужчины.

– Неплохо! Весьма мило! – говорили они. – Но почему так неудачно распределили роли? Пьеса многое потеряла. Роли следовало переменить и толстой Евколпис дать роль матери. Она великолепно подошла бы для Кассиопеи.[233]

В ее одежде, прическе и во всем прочем тоже находили немало недостатков. «Пояс к невыгоде своей она прицепила слишком высоко и очень его затянула». И особенно противной находили ее жеманную привычку – постоянно показывать «слишком маленькую ножку, которой она уж чересчур гордится», говорили абдеритки, скрывая свои ноги по противоположной причине. Тем не менее, все дамы и господа сходились на том, что она необыкновенно хорошо поет, и нет ничего милей, чем ария, в которой она оплакивает свою судьбу. Евколпис, хотя ее исполнение и никуда не годилось, обладала хорошим, звучным, гибким голосом. Но любимой певицей абдеритов она стала потому, что старалась довольно успешно подражать соловьиным руладам и трелям, которые настолько нравились ей самой и публике, что она их вставляла повсюду к месту и не к месту. В каком бы состоянии она ни находилась – смеялась или плакала, жаловалась или негодовала, – она все-таки всегда находила случай приспосабливать свои соловьиные рулады и была уверена в одобрении, хотя портила тем самым лучшие места арий.

Что касается прочих действующих лиц, представлявших Персея, первого любовника, Агенора, прежнего любовника Андромеды, отца, мать и жреца Нептуна, то их можно было бы критиковать за отдельные недостатки, но в целом они всем очень понравились. Персей был мужчина хорошего роста и обладал большим талантом для абдеритского… Петрушки. Его лучшей ролью был Киклоп в одноименной сатировской драме Еврипида.