– Чтобы его испугать, мы нацепили на себя самые отвратительные личины, – рассказывали они. – Рога, козьи копыта, драконьи хвосты – всего было достаточно, чтобы изображать полевых чертей и ночные привидения. Из наших носов и ушей даже шел дым, и мы так страшно бесновались вокруг него, что и Геркулес мог бы превратиться от страха в бабу. Но Демокрит не обратил на нас внимания.[126] И когда мы уже порядочно надоели ему, он только промолвил: «Скоро ли вы кончите эту детскую игру?…»[127]
Ясно, говорили абдериты, что с ним дело не чисто, духи для него не в новинку, он, безусловно, знает, как с ними обходиться!
– Он – волшебник, это точно! – заявил жрец Стробил. – Нужно получше следить за ним!
Следует признать, что Демокрит или по неосторожности, или же потому, что мало считался с мнением своих земляков, (вероятней всего!) сам дал повод к разным злым слухам. И, вправду, трудно было, живя долго среди абдеритов, не впасть в искушение, не попытаться
Демокрит занимался, между прочим, также и физиогномикой,[128] и, исходя отчасти из своих собственных наблюдений, а отчасти из наблюдений других людей, создал теорию физиогномики и считал (весьма разумно, как нам кажется), что с физиогномикой дело обстоит точно так же, как с
Подобная точка зрения свидетельствует, что Демокрит не был шарлатаном, но для абдеритов она являлась лишь доказательством, что философ делает из своей науки тайну. Поэтому всякий раз, едва об ртом заходила речь, они приставали к нему, чтобы он показал им что-нибудь из своего таинственного искусства. Любопытство особенно мучило абдериток. Они желали узнать, по каким внешним признакам угадывается верный любовник, действительно ли Милон Кротонский[130] имел очень большой нос,[131] и правда ли, что бледность – непременный признак влюбленности; они задавали сотни других вопросов подобного рода, настолько истощавших терпение Демокрита, что, желая, наконец, избавиться от них, он решил их немного попугать.
– Вы, наверное, не представляете себе, – начал Демокрит, – что о невинности девицы можно с неопровержимостью судить по ее глазам.
– По глазам? – воскликнули абдеритки. – Быть не может! Почему же именно по глазам?
– Именно так, – ответил Демокрит. – Поверьте, что по этому признаку я узнавал об интимных тайнах юных и зрелых красавиц больше, чем им бы хотелось.
Уверенный тон утверждений Демокрита заставил абдериток несколько побледнеть.[132] Тем не менее они (обычно всегда поддерживающие друг друга во всех случаях, касающихся защиты секретов их пола) с жаром настаивали, что его мнимая тайна является выдумкой.
– Своим неверием вы вынуждаете меня сказать вам еще больше, – продолжал философ. – Природа полна подобных тайн, мои прекрасные дамы. И для чего же я совершал бы путешествия в Эфиопию и Индию, не будь в Этом смысла? Жены гимнософистов, расхаживающие, как вы знаете, обнаженными, открыли мне весьма тонкие вещи.
– Например? – спросили абдеритки.
– Ну, например, тайну, которую я не "желал бы узнать, будь я мужем.
– Ах, так вот почему Демокрит не хочет жениться! – воскликнула прекрасная Триаллида.
– Словно мы давно не знаем, что эфиопская Венера сделала его нечувствительным к нашей греческой красоте! – сказала Салабанда. – Однако откройте вашу тайну, Демокрит, если ее только можно доверить целомудренным ушам.