Истории замка Айюэбао

Баоцэ вышел на дорогу, обернулся и, преисполненный волнения и благодарности, посмотрел на укутанную туманом деревеньку, которую ему жаль было покидать. Ноги его наливались энергией, ещё никогда он не ощущал в себе такой прилив сил. Он понял, что его напитала деревня. Он удалялся, пока деревня не пропала из виду, и остановился: в какую сторону идти? Сперва нужно отыскать верное направление, а затем строить конкретные планы. Он вспомнил объявление, которое видел в городе, — оно означало, что ещё ничего не кончено и что ни к Лаоюйгоу, ни к Саньдаоган, ни даже к вожделенному Циндао ему сейчас приближаться нельзя. Для начала надо выжить, надо выждать время и выгадать удачный момент. Его ноги снова были будто налиты свинцом. «Надо идти в такое место, которое будет очень-очень далеко, но не в Циндао. Неизвестно, дойду ли я туда. Неизвестно, что это будет за место, но я должен идти, идти не останавливаясь…» — предостерёг он себя.

3

Ближе к концу лета он снова нашёл себе заработок. В лесхозе требовались дровосеки, и его наняли. Все рабочие лесхоза были жителями окрестных деревень, была там и неместная молодёжь из попрошаек. Деревья валили топорами и пилами, работали в парах, по двое орудовали пилой, которую называли «рысак». Баоцэ оказался в паре с тощим пятнадцатилетним парнем, который, обнажив свои громадные резцы, обращался к нему «братец Бао». Парня звали Шаньфу — Горное Счастье, он был худощав, но довольно силён. Зарплата начислялась пропорционально количеству поваленных деревьев, поэтому никто не ленился. Баоцэ и Шаньфу садились лицом друг к другу так, чтобы их разделяло дерево, и начинали тянуть и толкать своего «рысака». Дерево стояло непоколебимо, вздымая ввысь свои ветви в изумрудной листве, словно отважный муж, подавляющий врага храбростью и решимостью. Долго визжала пила, прежде чем мощный ствол оказывался пропилен наполовину, но могучее дерево всё так же непоколебимо вздымалось ввысь. Когда ствол пропиливался на две трети, нужно было топором прорубить с противоположной стороны от распила длинную щель, так что обоим приходилось попотеть, теснясь у ствола, и наконец дерево падало с треском и грохотом, сотрясавшим весь лес. Упавший ствол поднимал вокруг себя облака пыли и песка, разбрасывая мелкие ветки и щепки.

Орудуя пилой, они о чём-нибудь беседовали.

— Братец Бао, моя матушка приготовила чуньцзюани[32], хочешь? — предложил Шаньфу.

Баоцэ поблагодарил.

— Работа тяжёлая, вот матушка и даёт мне побольше еды с собой.

Отец Шаньфу погиб во время оползня на стройке гидроэлектростанции, и они с матерью остались одни. Баоцэ уточнил, где находилась стройка, и похолодел от ужаса: он как раз оттуда и сбежал, это место было недалеко от Пеянчэна. Во время перекура Шаньфу извлёк из лежавшей в сторонке сумки холщовый узел, увязанный в несколько слоёв ткани, внутри которого оказались тёмно-коричневые тыквенные рулетики. Парень протянул один рулетик Баоцэ. Угощение оказалось очень вкусным: под внешним слоем прятались цветки лука и дроблёные конские бобы, сдобренные небольшим количеством масла. Ещё никогда Баоцэ не доводилось есть таких роскошных деликатесов. Покончив с чуньцзюанем, Шаньфу облизал пальцы:

— Матушка говорит, заработаем денег, и она купит мне флейту.

— Музыкальный инструмент? А ты умеешь играть?

Шаньфу покачал головой:

— Я слышал, как на ней играют, и очень хочу научиться.

Баоцэ положил руку на плечо юноши и ничего не сказал.

На рабочей площадке не обходилось без происшествий: то один, размахивая топором, рубанёт себе по ноге, и из неё фонтаном кровь хлещет; то другой по неосторожности угодит под падающее дерево, и его придавит. Баоцэ всегда был предельно осторожен и следил также за безопасностью своего юного напарника. Шаньфу привязался к братцу Бао как к родному, и они могли болтать обо всём на свете. На ночь на почве из кварцевого песка строили шалаш с крышей из веток, пол устилали сухой травой и листьями. Сквозь прорехи между ветвями было видно звёзды. Спать ложились поздно. Они болтали о том о сём: об оросительных каналах, о рыбёшках и о птицах, которых держали в детстве.

— Я люблю таких больших кузнечиков с пурпурным отливом, они поют до самой зимы. А зимой я завернул клетку с кузнечиком в хлопок, он всё пел, пел, но потом всё равно издох. Как же я плакал… — Тут Шаньфу замолчал, но через некоторое время продолжил: — А у тебя какие животные были?

— У меня, — Баоцэ говорил почти беззвучно, — у нас с бабушкой была кошка.

— Папа тоже любил кошек. До того как он уехал на заработки к южным горам, у нас тоже была кошка, а потом… потом… — Шаньфу всхлипнул. — Потом кошки не стало, за папой ушла.