Истории замка Айюэбао

— Да разве такое возможно? Ни в коем случае! По моей предварительной оценке, у тебя такие богатые залежи, что для их полной разработки понадобилось бы с десяток мужчин, и то им пришлось бы трудиться всю жизнь, не отвлекаясь даже на еду… — Тут он сам понял, что сравнение прозвучало грубовато, и добавил: — То есть с этой задачей одному человеку не справиться.

— Тогда тебе не позавидуешь. — Она в конце концов научилась относиться к его словам с юмором.

Он рассмеялся:

— О, я охотно возьму на себя эту тяжёлую миссию, другими словами, ответственность за это беру на себя!

Такой феноменальной энергии, пламенного и всегда внезапного энтузиазма, как у него, она больше ни у кого не встречала. Она понимала, что сама зависит от такой «разработки», потому что она же и является её заказчиком и выгодоприобретателем. Часто, пока он безмятежно храпел, она приподнималась и рассматривала его, не пропуская ни миллиметра кожи. Во время таких ревизий она обнаружила, что грудь у него довольно развита, руки большие и мощные, как у питекантропа, пупок глубоко вогнут, а пространство ниже покрывает густой жёсткий волос. Во сне на его лице проступало выражение скромности и кротости, сквозь слегка приоткрытые губы виднелись ровные белые зубы. Ей представлялось, что объект её страсти никогда не одряхлеет и никогда не свернёт с намеченного пути, и ещё ей казалось, что по ночам от него исходит странный запах, как от домашнего поросёнка. Она когда-то видела такого поросёнка у одной из своих подруг, от его пятачка пахло чем-то приторным, но если принюхаться, то запах становился противным. Она крепко обняла своего милого, но он продолжал спать, пробормотав что-то сквозь сон.

За год до окончания института о ней поползли слухи. Знаете ли вы? Скорее пойдите гляньте, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать! Слухи описывали её как молчаливую и невероятно притягательную девушку. Но особенно сбивало всех с толку то, что она была настолько добродетельна, что, сколько ни строй ей глазки, она не удостоит тебя даже взглядом. Однако далее слухи всё больше нагнетались: её считали поистине опасной особой! То была эпоха колоссальных перемен в общественных нравах; подобные сплетни множились и в итоге привели к куче проблем. Теперь не только молодые люди, но и старики теряли самообладание. Волнение захлестнуло даже солидных, известных учёных, и они спешили увидеть её — не для того, чтобы что-то предпринять, а просто чтобы расширить кругозор и убедиться, что уличные пересуды не врут.

В последний год учёбы ей постоянно докучали. Это ей льстило и в то же время приводило в смятение. Она как-то сказала Хромому:

— Меня, что называется, придавили тяготы и лишения.

Парень рассмеялся:

— Это всё из-за либидо, ничего удивительного. Им никогда в жизни не одолеть неприступной вершины.

В этот период наиболее плодотворным занятием для неё стало чтение. Как и Хромой, она много времени проводила в плену книжных переплётов. В них таился целый мир грёз. Листая страницу за страницей, спускаясь с одной строки на другую, она погружалась в самую глубину, где её ждали шумная разноголосица и повергающие в трепет тайны. Иногда она отождествляла себя и своего хромоножку с героями книг, и разница была лишь в том, что они оба по-прежнему оставались снаружи. Иногда она воображала, как однажды войдёт в книгу. Резвясь среди книжных стеллажей, они с Хромым часто изображали книжных героев. Её очень забавляло говорить на разные голоса, она чувствовала себя на голову выше других. Оставаясь одна, она доставала и рассматривала полученные за несколько лет особые подарки, хранившиеся в деревянной шкатулке: смоченные слезами любовные письма, фотографии, прядь волос… Были среди них и совершенно удивительные безделушки: ракушка размером с пуговицу, перо, дохлый воробей, скальпель. К людям, которые дарили ей эти подарки, она испытывала жалость, смешанную с удивлением и недоумением. Этот хаотичный набор безделушек и мелочей мог повергнуть в смущение и даже возмущение, но она продолжала их хранить. Она воображала, до чего было бы докучливо и страшно, если бы эти люди, далёкие или близкие, но скрытые во мраке, вдруг объявились, вышли бы с ней на связь. Ей так хотелось отдать все свои запасы любимому хромоножке, но поколебавшись немного, она махнула на них рукой. Некоторые истории, которые ещё немного и произошли бы, лучше оставить при себе.

Один профессор-пенсионер лет семидесяти, держа в руках розу, встал у неё на пути; его янтарные глаза впились в её высоко вздымающуюся грудь, и он невнятно пробормотал:

— Э-э-э-э!

Его дряхлые ноги подрагивали под порывами ветра, кадык стал двигаться вверх-вниз, из глаз полились слёзы. Она спросила, что ему нужно. Он запинаясь пролепетал:

— Я ещё много чего могу. Сейчас же я в основном хотел… почтительно преподнести вот это!