Преодолев расстояние до лагеря «ситдаунов» быстрее, чем обычно, он застал его в зловещем запустении. Часть палаток были разрезаны и перевёрнуты. По всей видимости, оставшись без хозяев, они оказались мгновенно разграблены соседями или приближёнными бригадира. Сам хозяин мусорного мирка в окружении нескольких мордоворотов был тут же — на своём месте. Развалившись в старом кресле, грел ручонки у костра, подкидывая в бочку небольшие чурбачки.
Внезапно Лаврухин с ужасом заметил, что из ёмкости торчали обгоревшие ноги в знакомых коричневых сапогах. «Хоть бы обувку сняли… — мелькнуло в голове у коменданта. — Ничего-то им не жалко…». Но свой вопрос задал предельно невозмутимо и с несколько отрешённой грустинкой:
— Убили всё-таки?
— Это наше внутреннее дело, гражданин начальник, — хмыкнул в ответ Коровчук.
Откуда-то из кучи тряпья, бывшего когда-то чьим-то жилищем, вылезла маленькая девочка, бросилась к Лаврухину и, уткнувшись в полы шинели, тихо прошептала:
— Это папка мой… Больше никого не осталось…
— Понятно. Рядом стой. — Комендант не глядел на девочку, а только сверлил глазами бесформенную фигуру бригадира. — Зачем убили? — спрашиваю.
Коровчук поймал взгляд коменданта и растёкся в сальной ухмылке.
— А он сам… На шпалу упал и ударился. Несколько раз.
— Дядя милиционер, они врут всё! — пропищал ребёнок, крепче сжимая ручёнками этого странного худого дядьку, будто сейчас в нём заключалась последняя надежда. — Это они палками его ночью застучали.
— Знаю. Не бойся. Мы с тобой ещё подумаем, что с ними сделать…
— Не о том ты думать собрался, гражданин начальник, — усмехнулся бригадир. — Лучше подумай, может, не нужно тебе никуда ехать? Зачем? Оставайся. Будешь, как сыр в масле, кататься. Уголька надолго хватит. Разгрузишь свой тендер… А мы поможем.
Коровчук самодовольно хихикнул, но сразу поменялся в лице, потому что в него нацелилось чёрное пистолетное дуло. Бугаи позади главаря поднялись с мест, но ринуться вперёд без команды не решились.
— Все назад! Назад! Я ухожу. Ясно? Девочка идёт со мной.
Не выпуская из виду нацеленный на него ствол, бригадир продолжал увещевать коменданта, но тот уже не слушал.
— Так… И ещё… Есть тут Николай? Ну! Ксанкин женишок, который… Николай, выйди! — громче повторил Лаврухин.
Из-за спин подручных Коровчука показался щуплый паренёк.
— А этот папу бил, не помнишь?
— Нет… Он никого не трогал.
— Значит, тоже со мной пойдёшь, — приказал комендант Коле. — Ну! Быстро!
Тот пугливо обернулся, а потом перешёл поближе к человеку в шинели..
— Ах ты крысёныш! Задавлю! — взревел главарь.
— Сиди уж! Любишь сидеть же. А то поскачешь у меня! — осадил его Лаврухин, угрожающе ткнув оружием, а потом оглянулся по сторонам, обращаясь ко всем прочим зрителям, незримо наблюдающих за сценой из своих укрытий. — Другие желающие есть? Нет?! Ну, всё… Хотите сдохнуть, значит, сдохните. Увижу, что кто-то следом идёт — стреляю сразу в лоб.
— Далеко всё равно не уедешь, — сквозь зубы процедил Коровчук.
— Поезд невозможно остановить.
— А это мы ещё посмотрим, гражданин начальник.
Комендант не стал продолжать эту бессмысленную перепалку. Только ещё раз посмотрел в сторону палаток с притаившимися внутри людьми, с обидой прошептал:
— Дебилы, бл*ть… — плюнул в снег и пошёл назад к поезду вместе со встревоженным Колей и успокоившимся ребёнком.
Несколько раз он мысленно ругал себя за несдержанность. Никак нельзя было светить «Макаровым». Неоправданный риск. Что у него? Восемь патронов. А у них — злость, кураж и одно на всех неудержимое желание завладеть халявной волыной. Расчёт лишь на то, что жирный боров зассыт и не спустит свою шоблу. Эмоции. Ребячество. Как бы то ни было, погоня не входила в планы трусливого Коровчука, поэтому никакой погони так и не случилось. А локомотив был уже в паре шагов.
Лаврухин рассматривал поезд. Чёрная угловатая громадина, извергающая горячий пар, возвышалась на фоне белой земли и серого неба, словно фантастический дракон, вытянувший вдоль железнодорожной ветки свой длинный хвост. Одни колёса почти с человеческий рост. Спецрельс и полотно втрое шире обычного. Умели же раньше строить… Настоящий левиафан! И что он таскал? Какие-нибудь боеголовки — не иначе. Отрыжка ядерной эпохи.
А что теперь? Куда он нас везёт? И зачем? Может, и проще вот так вот — сесть и ждать, когда на тебя свалится счастье? Да и есть ли оно в конце этого пути? Кто встретит? Не такие ли морготные морды?
Тягостные раздумья коменданта прервал паровозный свисток. Глянул — все уже погрузились — один Лаврухин стоял в снегу в нещадно жмущих сапогах. Поднявшись по длинной крутой лестнице, он громко закрыл последнюю дверь, пересёк тендер и заглянул в кабину.
— Ну чего? Поехали что ли?
— Да там это… — закопчённое лицо Путилина выражало тревогу. — На рельсы какого-то говна натащили. И, кажись, шпалы пилят. Как бы жертв не было… Котёл-то у меня уже того — под парами.
Воцарилось молчание. Только громогласное урчание исполинской машины, напоминало, что ей никак нельзя останавливаться.
— Что делать-то? — повторил вопрос машинист.