Истории Дальнего Леса

А Хранитель Леса был доволен что все так получилось, что он теперь не один и Лесное Эхо разделило с ним заброшенную охотничью сторожку, где они стали пить чай из диковинных целебных трав, сделанный по стародавним рецептам. Трудно одному в лесу, да и где еще найдет он такого благодарного и деликатного слушателя, как Лесное Эхо. Лесное Эхо внимательно слушало его и повторяло наиболее интересные места, что невероятно радовало Хранителя Леса, — ведь уже много лет он никому не рассказывал свои чудесные истории, которые в наше время звучат как сказки.

Совсем недавно я тоже гостил в домике охотника у старика-хранителя леса и с удовольствием слушал по вечерам его удивительной красоты лесные были. И сторожка охотника уже не казалась такой одинокой и заброшенной. Старичок оказался весьма умелым и рукастым. Так что теперь жилище охотника стало весьма благоустроенным и желанным домом Хранителя Леса и его верного спутника и терпеливого слушателя всех бесчисленных историй. Лесное Эхо снова и снова повторяло то, что ему понравилось больше всего. А страха не было совсем.

Вот и в нашей жизни так: после дневной суеты наступает ночь и порой приходят непонятные страхи. Как часто мы просто боимся поверить во что-то настоящее и предпочитаем спрятаться за свой привычный страх…

ИСТОРИЯ ДВЕНАДЦАТАЯ Попугай Гун: трагедия выбора пути

Попугай Гун слишком долго жил среди людей, поэтому невольно перенял многие наши привычки. Жить так долго в человеческом муравейнике — серьезное испытание для любого зверя.

Попугай Гун, как истинный путешественник, много странствовал: то он менял хозяев, улетая от них, то они избавлялись от капризного пернатого нахлебника. Так, путешествуя по миру, попугай Гун в конце концов оказался в Дальнем Лесу. Он невероятно устал от нашего сумасшедшего темпа жизни. Решив навсегда остаться там, где жизнь размеренная и понятная, Гун вознамерился поселиться около домика норки, на самом краю леса. Да и норка Анфиса была совсем не против.

Жить он теперь хотел очень просто и незатейливо. Не любил Гун всяческую суету. Лишние движения претили ему. Посмотрел он на норку Анфису, что носится с выставками Василия, и решил, что не нужна ему такая жизнь — с волнениями и сомнениями. Решил попугай полетать и посмотреть — может, найдет себе работу полегче.

Сначала он наблюдал за хорьком Василием. Так и не понял, что же он такое делает. Полдня гуляет по лесу, притом всегда в малиновом берете, насвистывает что-то себе под нос. К обеду приходит в свою норку и начинает кожу кромсать. Хорек часами режет кожу, наклеивает, снова режет.

Говорит, что творческий процесс так у него идет. «Вот это мне подойдет, — решил попугай, — первая половина дня очень достойно проходит. Вот если бы можно было без кожи этой противной обойтись, чтобы творческий процесс сам собой шел».

Жаль, подумал попугай, у него нет никакого терпения для этого, да и кожа противно пахнет. Нет, не его это дело. Никаких сил не хватит кожу постоянно кромсать — и ведь все вручную, без всякой автоматизации. Уж очень много было в этом деле кустарно-портняжного и совсем не поэтического.

Потом повстречалась ему сова Василиса. Гуну показалось, что он мог бы тоже, как Василиса, рассказывать и записывать сказки. По рассказам жителей леса, Василиса недавно занялась литературным трудом, но уже напридумывала на целую книжку. А еще она стала знакомить своих читателей с различными историями, написанными в несказочном мире. Ведь любовь, она остается любовью и в Дальнем Лесу, и в каком-нибудь мегаполисе, и Василиса только переводила высоту чувств и полет фантазии на понятный жителям Дальнего Леса язык. Гун взлетел к гнезду Василисы и проговорил с ней целый вечер.

Возвращаясь в домик норки, он раздумывал, что ничего, мол, особенного в этой Василисе нет, обычная сова, совсем не магический персонаж. Эка невидаль — придумать и рассказать небылицу. Нет ничего проще.

С первыми лучами солнца он вышел из домика норки Анфисы и настроился сочинять гениальную историю. Приготовил кусочек бересты и решил, что вот сейчас напишет такое, что удивит всех. Сидел он так все утро, а кора так и осталась абсолютно чистой. Может быть, день такой был, не творческий. Не приходили Гуну в голову никакие истории. У него лишь разболелась голова от несвойственного ему напряжения, и всё.

Подумал Гун о том, что даже в сказке приходится работать. Что за напасть!

Решил Гун, что надо перекусить. Не приходят неординарные мысли и гениальные сюжетные ходы на голодный желудок. Вернулся он к своей соседке, норке Анфисе. И так удачно пришел — как раз к чаю. Анфиса готовила новый показ инсталляций Василия, и вся лавка у нее была завалена загогулинами мастера. Покосился Гун на творения хорька, вздохнул тяжело, сел в кресло-качалку и, покачиваясь из стороны в сторону, обратился к Анфисе:

— Я слышал, что все считают тебя магическим персонажем, ты многое можешь. Хоть и живешь в сказке, а все работаешь.