Истории Дальнего Леса

Особенно раздражал Архипа главный церемониймейстер и распорядитель утреннего чая Букас, мелкоформатный, но пузатый инфузорий с рыжими подстриженными усами. Распорядитель вечернего чая Пегас был тоже противный инфузорий, но он хотя бы не раздражал Архипа своими нравоучениями. Видимо, боялся выказать свою природную неказистость.

— Эх, Ар-хи-пий, — говорил Букас, медленно и значимо растягивая слова, — нет в тебе никакой степенной почтенности и осознания особого инфузорного духа приятности и изысканного доброосознания. А ведь в наших инфузорных местах особая воспитанность и учтивость приветствуются. Надо тебе себя привести в духовное состояние легкого парения над проблемами сущего.

— Ты сам-то понял, что сказал? — не выдержал Архип перед самым началом утренней чайной церемонии. — Экая ты инфузорная и особо противная несуразность. Ваше изысканное степенство — вот напасть-то. Беда мне с вашими церемониями.

Понял Архип, что сложно ему будет в рамках благовоспитанных инфузорий обоего пола, но делать нечего. Вот и старался он не раздражаться по пустякам. Ведь с ними даже поссориться нельзя — не умеют они показывать свои чувства. А может быть, в этом мире учтивых и благопристойных церемоний и нет никаких чувств. Ни прекрасных, ни ужасных. Нет ни добра, ни зла. Все в этом мире благочинно и пристойно, только часто Архипу воздуха не хватало.

И вот однажды Архип не выдержал и просто прервал разговор о полезности благовоспитанности, громко высморкавшись в белый парадный инфузорский платок, вызвав общее изумление. А потом снял свой парадный парик и гордо вышел в сад. Но ничего не изменилось. Не было ни всплеска чувств, ни выяснения отношений. Все утонуло в болоте благочинности и улыбок.

Архип уже перестал понимать, где реальность, а где сон. Проснувшись в своем деревенском доме, он стал искать свою манишку и смокинг. И несказанно удивился, что манишки нет. А потом Архип долго соображал: как же ему начать трапезу в одиночестве и без полного набора позолоченных тарелок и чашек. Так он и сидел в недоумении на краю лавки, соображая, где же находится.

В этот раз его спас появившийся на пороге сосед Акакий. Представить в мире изящных инфузорий Акакия в косоворотке было абсолютно нельзя. Значит, он не в инфузорном благолепии. Ну и то славно!

— Архипыч, — восторженно сказал Акакий, — ты что-то пропал. Пропускаешь праздники. У меня вино нового урожая, надо пробовать. Сегодня же у нас Прощеное воскресенье — это когда я тебя простил. Помнишь, в прошлом годе, ты ящик спирта утопил в озере, а я тебя простил. Вот. Так нет повода, чтобы это не отметить.

У Архипа просто от сердца отлегло, он уже перестал оглядывать комнату в поисках своего парика. И так ему стало радостно от осознания, что можно не говорить приятности и навалиться на любимую картоху. Вот счастье-то привалило!

Так и продолжался этот полуночный роман, вот только однажды свершилось непредвиденное: тихой июльской ночью озеро стало багрово-красным и выплеснуло свою жидкую внутренность. Презрев привычные берега, воды озера затопили прибрежные низины, и Архип навсегда остался в утонченном мире инфузорий, лишь иногда вспоминая любимые шестеренки. Он уже научился галантно кланяться при встрече с важными соседями-инфузориями семейства туфелек и мило улыбаться встречным многоклеточным интеллектуалам-гибридам.

Вот только по ночам ему почему-то стали сниться его деревенские соседи, особенно часто в его сны приходил некий Акакий Бузяка, уминающий любимую всей округой картоху с неизменной ячменной водочкой, да гидравлические ключи особой точности.

А еще, по какой-то странной иронии судьбы, Архип очень часто видел во сне свой домик, однажды навсегда унесенный бурным потоком, и начищенный шестеренчатый замок. Этот замок, придуманный самим Архипом много лет назад, блестел на солнце, становился все меньше и меньше, пока, оставшись неизменным в своей шестеренчатости, навсегда не растворился в туманной дали памяти…

Василий, заметив перелившийся чай, тяжело вздохнул и прекратил бурное багровое течение вод. Ему привиделись затопленные поля и плывущие в багровом потоке шестеренки различной степени сложности и механической изощренности.

— Привиделось мне намедни чудное буйство природы в загадочных сельских краях, — увлеченно начал рассказ Василий, кидая в топку почти совсем угаснувшего разговора с норкой Анфисой новые витиеватые поленья. — Привидится же такое несусветное. Показалось мне, что стремительный багрово-красный поток свеженалитого чая обратился вышедшим из берегов озером в чудесной стране. И несет он свои воды к морю, и плывут в нем в чужедальние края замысловатые шестеренки. Вот какая напасть приключилась!