Исторический материализм

Предположим в заключение тот случай, что этот рабочий развил, свой дух до такой степени, что он ясно видит, какое счастье принесет коммунистическое общество для всех людей и какие беды уничтожит оно; тогда своей ненавистью к имущим и своей солидарностью с неимущими он проложит дорогу для своих высших нравственных чувствований. Он понимает, что лишь с того времени, когда рабочие победят и коммунистическое общество получит осуществление, нравственный закон будет обнаруживать в нас свою силу по отношению ко всем людям. Поэтому его собственное и его класса стремление к уничтожению частной собственности, конкуренции и классовой борьбы раскрывается для величайших глубин его сердца, как нечто такое, что является — пусть первым, но все же — отблеском утренней зари, высшего нравственного закона, который сохраняет свою силу по отношению ко всем людям. В самом деле, если социалистическое общество представляет благо для всех, то и стремление осуществить это общество уже содержит в себе нечто от той любви ко всем людям, которая распространяется на все нации[7].

Таким образом, на этих примерах, известных каждому рабочему из действительной жизни, по наблюдениям над непосредственно окружающим, мы совершенно ясно видим, как изменяется содержание, способ существования в наших головах и сердцах, даже так называемой высшей и вечной нравственности, или морали, и изменяется по мере того, как изменяется классовая борьба, классовые отношения, т.е. Производственные отношения, следовательно, в последнем счете производство и техника. Следовательно, и высшая нравственность не остается неизменной: она живет, т.е. она изменяется.

Возражение.

Мы уже упоминали, с какой яростью противники социал–демократии обрушились на замечание Генриеты Роланд–Гольст, что понятия доброго и злого «меняются местами». Наш товарищ хотела сказать этим, что как в игре дети «меняются местами», так и в истории понятия доброго и злого не прилагаются постоянно к одним и тем же действиям, что доброе» находится сегодня на том месте, где раньше было «злое».

Что это замечание соответствует действительности, мы показали теперь на многообъемлющих примерах. Новые добродетели женщины, новые добродетели рабочего, патриотизм, интернациональные убеждения, — все это изменяется: что раньше было добрым, теперь плохо, и наоборот.

Наши противники ворчат на нас: существует вечная неизменная мораль, ее высшие заповеди всегда одни и те же.

Мы спокойно отвечаем: докажите. Докажите не пафосом и риторикой, не выражениями мнимого собственного неизмеримого превосходства, не громкими выражениями осуждения, а исторически, фактами, которые каждый может признать или исследовать.

Этого они не могут.

Напротив, мы, опираясь на Дарвина и Каутского, показали, что, во–первых, в человеческой груди живет стремление помочь другим и что эта нравственная заповедь чисто земного, даже животного происхождения; но, во–вторых, благодаря борьбе за собственность, конкуренции и классовой борьбе выражение этого нравственного закона всегда оказывается различным, и по отношению к классовым сотоварищам нравственный закон звучит совершенно иначе, чем по отношению к классовым противникам.

Каждый знает, что это так; всякий день может наблюдать это каждый человек на себе самом и на других. Следовательно, голословным утверждениям мы противопоставляем факты.

Из наших доказательств ясно следует также, что по отношению к врагу, — врагу племени ли, страны или класса, — утрачивают свою силу высокие заповеди морали, что, напротив, мораль, повелевающая нам оказывать помощь нашим товарищам, в то же время заставляет нас уничтожать врага, который причиняет им вред; что таким образом заповеди самопожертвования, солидарности, честности и верности утрачивают свою силу по отношению к классовому врагу.

Наши противники находят ужасающим и те обстоятельство, что мы говорим это, и высмеивают нас по этому поводу. Но и здесь мы спокойно можем сослаться на то, что они, консерваторы, либералы, клерикалы и демократы, никогда не действуют иначе. В самом деле, изо дня в день, из года в год они отказывают в безусловно необходимом врагам своего класса, рабочим; они ничем не поступаются из достояния своего класса, кроме того, что удается вырвать у них благодаря их страху перед силой рабочих; они не обнаруживают ни малейшей солидарности с рабочими, а налагают на них оковы, когда они попытаются шевелиться, и производят массовые увольнения, как было при стачке голландских железнодорожников; по отношению к ним у них нет честности и верности, — они всегда перед избирательными урнами дают обещания, которых не исполняют. И в то же время они проповедуют любовь к ближнему, ко всем ближним!