Истоки тоталитаризма

Конечно, тоталитарные диктаторы не вступают на путь безумия сознательно. Дело скорее в том, что наше замешательство относительно антиутилитарного характера структуры тоталитарного государства проистекает из ошибочного представления, будто мы, в конце концов, имеем дело с нормальным государством — бюрократией, тиранией, диктатурой, — из нашего невнимания к подчеркнутым утверждениям тоталитарных правителей, что они рассматривают страну, где им довелось захватить власть, только как временную штаб-квартиру интернационального движения на пути к завоеванию мира, что они исчисляют победы и поражения в терминах столетий или тысячелетий и что глобальные интересы всегда берут верх над местными интересами их собственных территорий.[915] Знаменитый лозунг «право есть то, что хорошо для немецкого народа» предназначался только для массовой пропаганды; нацистам же говорили, что «право есть то, что хорошо для движения»,[916] а интересы народа и движения совпадали отнюдь не всегда. Нацисты не думали, что немцы являются господствующей расой, которой принадлежит мир, но полагали, что немцы, как и все остальные нации, должны управляться господствующей расой и что эта раса только рождается.[917] Зачатком господствующей расы были не немцы, а СС.[918] «Германская мировая империя», как сказал Гиммлер, или «арийская» мировая империя, как сказал бы Гитлер, во всяком случае, была делом еще нескольких веков.[919] Для «движения» было важнее продемонстрировать возможность создания некой расы посредством уничтожения других «рас», чем победить в войне с ограниченными целями. Внешнего наблюдателя поражает как «чудовищное безумие» именно последовательное проведение абсолютного превосходства движения не только над государством, но и над нацией, народом и постами, занимаемыми самими правителями. Причина, в силу которой хитроумные средства тоталитарного правления, с их абсолютной и непревзойденной концентрацией власти в руках одного человека, не применялись никогда прежде, состоит в том, что ни один ординарный тиран не был настолько безумен, чтобы пренебрегать всеми ограниченными и местными интересами — экономическими, национальными, человеческими, военными — в интересах чисто вымышленной реальности, отнесенной в неопределенно далекое будущее.

Поскольку тоталитаризм, пришедший к власти, сохраняет верность первоначальным догматам движения, поразительная схожесть между организационными средствами движения и так называемого тоталитарного государства едва ли удивительна. Разделение между членами партии и попутчиками, объединенными в фасадные организации, не исчезает, а приводит к «координации» всего населения, превращенного в «сочувствующих». Невероятный рост числа сочувствующих удерживается ограничивающей силой партии в рамках привилегированного «класса», состоящего из нескольких миллионов, и созданием суперпартии из нескольких сот тысяч элитных формирований. Умножение канцелярий, дублирование функций и адаптация отношений между партией и сочувствующими к новым условиям означают лишь, что сохраняется характерная, напоминающая луковицу структура движения, где каждый слой является фасадом следующего, более воинственного образования. Государственная машина трансформируется в фасадную организацию сочувствующих бюрократов, функция которой во внутренних делах состоит в распространении доверия в массах просто «упорядоченных» граждан, а в иностранных — одурачивании внешнего нетоталитарного мира. Вождь в его двойственной функции — главы государства и лидера движения — опять-таки соединяет в своей личности верх воинственной жестокости и вызывающую доверие нормальность.

Одно из главных различий между тоталитарным движением и тоталитарным государством состоит в том, что тоталитарный диктатор может и должен практиковать тоталитарное искусство лжи более последовательно и крупномасштабно, чем вождь движения. Отчасти это автоматически вытекает из увеличения рядов попутчиков, отчасти же объясняется тем фактом, что неудачные утверждения государственного мужа не так легко взять назад, как демагогические заявления партийного лидера. С этой целью Гитлер решил без всяких околичностей обратиться к старомодному национализму, который многократно осуждал до прихода к власти. Приняв позу воинствующего националиста, заявляя, что национал-социализм не является «товаром на экспорт», он успокаивал немцев и ненемцев и подразумевал, что амбиции нацистов будут удовлетворены, когда будут выполнены традиционные требования националистической внешней политики Германии — возвращение территорий, отданных по Версальскому договору, Anschluss Австрии, аннексия немецкоговорящих частей Богемии. Сходным образом и Сталин рассчитался и с российским общественным мнением, и с внешним миром, когда изобрел теорию «социализма в одной, отдельно взятой стране» и возложил ответственность за мировую революцию на Троцкого.[920]